Глубоко веруя в духовную силу народа, Лесков тем не менее был далек от его идеализации и от сотворения кумиров. Писатель свою позицию объяснял тем, что он "изучал народ не но разговорам с петербургскими извозчиками", а "вырос в народе" и что ему "не пристало ни поднимать народ на ходули, ни класть его себе под ноги".
Подтверждением писательской объективности может служить "Сказ о тульском косом Левше и стальной блохе", оцененный в свое время критикой как "набор шутовских выражений в стиле безобразного юродства".
В отличие от других сказовых произведений Лескова рассказчик из народной среды не имеет конкретных черт. Этот аноним и выступает от лица неопределенного множества как его своеобразный рупор. В народе всегда бытуют разнообразные толки, передаваемые из уст в уста и обрастающие в процессе такой передачи всевозможными домыслами, предположениями, новыми подробностями.
Легенда творится народом, и такой свободно сотворенной, воплощающей "народный глас" она и предстает в "Левше".
При всем внешнем простодушии повествования рассказ Лескова имеет "двойное дно". Воплощая народные представления о русских самодержцах, военачальниках, о людях другой нации, о себе самих, простодушный рассказчик знать ничего не знает, что думает о том же самом создавший его автор. Но лесковская "тайнопись" позволяет отчетливо услышать и авторский голос. И голос этот говорит, что властители отчуж-дены от народа, пренебрегают своим долгом перед ним, что правители эти привыкли к власти, которую не надо оправдывать наличием собственных достоинств, что не верховная власть озабочена честью и судьбой на-. ции, а простые тульские мужики. Они-то берегут честь и славу России и составляют ее надежду. Однако автор не скрывает, что тульские мастера, сумевшие подковать английскую блоху, в сущности, испортили механическую игрушку, потому что "в науках не зашлись", что они, "лишенные возможности делать историю, творили анекдоты".
"Истинно русский человек" то посрамляет иноземцев, то оказывается в зависимости от их "системы". Находя общечеловеческое в жизни разных народов и стремясь постичь настоящее и будущее России в связи с ходом исторических процессов в Европе, Лесков вместе с тем отчетливо сознает своеобразие своей страны. При этом он не впадает в крайности западничества и славянофильства, а удерживается на позиции объективного художнического исследования. Как удается "насквозь русскому" писателю и человеку, страстно любившему Россию и свой народ, найти меру такой объективности? Ответ в самом творчестве Лескова.
Тульский Левша, несмотря на все посулы англичан, остается верен своей неблагодарной, но милой сердцу родине. Другой же лесковскип герой - Иван Никитич Сипачев не оправдал упований своей родни и неожиданно для всех (и в первую очередь для себя) умер "немцем". История "онемечивания" "истинно русского человека" выглядит поначалу комически. Однако по мере развертывания повествования автор приобщает читателя к очень серьезным размышлениям о воинствующем пруссачестве, о его постоянном стремлении к германизации соседних народов. Злободневная во времена Лескова проблема эта с небывалой остротой встанет перед людьми XX века.
Рассказы и повести, написанные в пору художнической зрелости Н. С. Лескова, дают доста
Герой рассказа "Несмертельный Голован" - один из таких чудаков. "Несмертелыюсть" простому смертному приписана народной молвой. Однако вопреки легенде уже в первой главке рассказа описана смерть Голована во всей ее неотвратимости и реальности: он "погиб во время так называемого в г. Орле "большого пожара", утонув в кипящей ямине..." Противопоставляя легенде объективные факты, срывая мистические покровы с мифа о "несмертельности" героя, повествователь предлагает читателю задуматься над загадкой, имеющей общечеловеческое значение. Почему простой смертный иногда становится легендарным героем, в силу каких причин "часть его большая, от тлена убежав", продолжает "жить в благодарной памяти"? Державинская цитата в тексте от повествователя вызывает дополнительные ассоциации с Горацием и пушкинским "Памятником", и тем самым рассказу о простом мужике сразу же придается масштабность и философичность.
Первый намек на разгадку тайны, постоянно "густевшей" вокруг Голована, несмотря на предельную чистоту и открытость его жизни, содержит небольшое уточнение: в "кипящую ямину" Голован попал, "спасая чью-то жизнь или чье-то добро". Каждая новая главка рассказа вносит свою долю в расшифровку художественного смысла понятия "несмертельный". И в итоге оказывается, что не посещающий церковь, "сумнительный в вере" Голован является истинным христианином и действительно принадлежит "храму творца-вседержителя", находясь в родстве со всем миром. Строя свою жизнь по законам собственной совести, этот простой русский мужик достигает предельных нравственных высот, и именно ему дано познать "совершенную любовь".
"Тайна" Голована у всех перед глазами, но ее разгадка не становится достоянием молвы. Молва приписывает ему единственный "грех" - связь с чужой женой. На самом же деле Голован и Павлагея, многие годы живя под одной крышей и бесконечно любя друг друга, так и не смогли соединиться. Они так и не позволили себе переступить через другого человека, пусть самого "пустотного и вредного" - спившегося и опустившегося мужа Павлы, которого все остальные считали пропавшим.
Легенда, творимая народом, тем не менее оказалась причастна истине. Во всеобщем тяготении к чуду проявляется потребность самой жизни в высоком, потребность, которая удовлетворяется только бескорыстным и от сердца идущим служением добру. Чудо в лесковском мире всегда идет об руку с жизненной практикой, потому что условием возникновения чудесного является у писателя человеческое деяние, совершаемое "не по службе, а по душе".