Бывают живописные развалины храмов, Бывают недостроенные дворцы.
Ив. Толстой
В начале рассуждений о Набокове-поэте сразу надо оговорить, что поэзия его — это часть целой творческой гармонии писателя. Стихи его разбросаны по романам и повестям. В таком приеме есть даже некоторая оригинальность: обычно прозаики приводят чужие стихотворные строки в своих книгах. Приведу стихотворение из романа «Дар»:
Люби лишь то, что редкостно и мимо, Что крадется окраинами сна, Что злит глупцов, что смердами казнимо; Как родине, будь вымыслу верна.
О, поклянись, что веришь в небылицу, Что будешь только вымыслу верна, Что не запрешь души своей в темницу, Не скажешь, руку протянув: стена.
В материи стиха, в его поэтическом веществе я чувствую пушкинско-блоковские обозначения тайны и свободы искусства. Вспомним у Пушкина: «Над вымыслом слезами обольюсь...» и Блока: «Вхожу я в темные храмы...»
Стихи Набокова в его эпических произведениях помогают ему скрепить его же прозу, как бы подтвердить верность идеи, потому что принято разуметь поэзию гласом Божьим. Но мне все же кажется, что это — процесс более сложный, даже метафизический. Автор из своих неясных, смутных видений выращивает и оформляет самостоятельный мир. Потом начинается игра в этот мир.
Еще в 1919 году, в России, Набоков-поэт говорит:
Приветствую тебя, мой неизбежный день. Все шире, шире даль, светлей, разнообразней, И на звенящую, на первую ступень Всхожу, исполненный блаженства и боязни.
В 1920 году:
Благоговею, вспоминаю,
Творю — и этот свет на вашу слепоту
Я никогда не променяю!
И дальше, хронологически:
Я Индией невидимой владею (1923);
Страна стихов, где боги справедливы (1924);
Улыбка вечности невинная.
Мир для слепцов необъясним.
Но зрячим все понятно в мире,
и не одна звезда в эфире,
быть может, не сравнится с ним (1928);
Воздушный остров (1929).
Автор также прямо утверждает, что это дано лишь избранным людям (так и хочется вместо «людям» сказать — существам, настолько у Набокова стирается грань между образом человека в человеком-нечто). Навряд ли данные художественные приемы являются продолжением традиции русской классической поэзии, например Державина. В классике нашей все-таки в иные миры улетала всегда душа человеческая, узнаваемая. Рискну предположить, что Набоков уже находился под влиянием западной культ
По явно просматривающимся вехам его творчества мне видно, что его проза являлась вдохновительницей его поэзии. В начале тридцатых годов Набоков пишет роман «Подвиг», в котором фигурирует придуманная им страна «Зоорландия» (говорят, в древности о ней упоминали норманны), собственно говоря — это своего рода образ России, потерянной во времени и пространстве. Данный текст предназначен только для частного использования - 2005 Постепенно Набоков в свой поэтический венок начинает вплетать тему возвращения в Россию-Зоорландию. Обстановке абсолютного тоталитаризма герой противостоять не собирается. Лишь один трогательный романтизм, с которым он «беспаспортной тенью» пробирается отстаивать от дикарей свои «игрушки»: «Бывают ночи: только лягу, в Россию поплывет кровать; и вот меня ведут к оврагу, ведут к оврагу убивать».
Во время работы над романом «Подвиг» написано и стихотворение «Ульдаборг» с подзаголовком «Перевод с зоорландского»:
Смех и музыка изгнаны. Страшен Ульдаборг, этот город немой.
Нет прикрас никаких у решетки. О, хотя бы железный цветок.
Хоть бы кто-нибудь песней прославил, Как на площади, пачкая снег, королевских детей обезглавил их Торвальта силач-дровосек.
Но последний давно удавился, Сжег последнюю скрипку палач, и в Германию переселился в опаленных лохмотьях скрипач...
Из приведенного отрывка ясно, что мимо его Зоорландии пройти нельзя и что она гармонична с автором. Но с некоторого времени тема «Иная страна, иные берега» стала обычным, блестяще отработанным приемом Набокова, с помощью которого он раскрывал жизнь своих поэтических и прозаических героев. Поэт Ходасевич писал о Набокове: «Одна из главных задач его именно показать, как живут и работают приемы».
Набоков публиковался под псевдонимом «Сирин», что обозначает вещую птицу. Выбор псевдонима, мне кажется, тоже объясняет многое в его творческих намерениях и приемах.
Можно еще долго рассуждать о поэзии Набокова, но придешь все равно к выводу, что его поэзия не может существовать вне его прозы, а самое главное в творчестве Набокова — это его внутренняя драма. Россию русскому человеку не может заменить никакая придуманная или даже настоящая Зоорландия.