Т.М.Николаева
Что такое блатная песня, блатной фольклор, городской фольклор – не определили до сих пор, хотя над этим бьются лучшие головы и целый сайт «Постфольклор, семиотика», возглавляемый С.Ю.Неклюдовым и его коллегами. Большой собственный возраст дает мне возможность проследить лично эволюцию некоторых текстов, от вариантов, услышанных в 1938-1940 годах в Дорогомилове (мы жили на площади Киевского вокзала) к современным их инкарнациям, потихоньку становящимся каноническими.
Прежде всего хотелось бы вывести из рассмотрения тематику экзотическую, то есть полулегальную, но не исполняющуюся с эстрады. Это песни типа безумно популярного «Джон Грея» (мифологема об авторстве М.Блантера), «В Кейптаунском порту», «Когда в море блестит бирюза» («Танголита»), «В таверне много вина», «Босс нам отдал приказ лететь в Кейптаун» и множества подобных. Их обилие объяснялось многими причинами – теми же, почему был популярен и Александр Грин и даже Джек Лондон. Отчасти специфическую экзотику составляют и «одесские» песни, многие из которых изначально таковыми не были.
Гораздо интереснее тот материал, который мы имеем, начиная с 20-годов (и ранее) на чисто «русские» сюжеты.
Постараемся сосредоточиться на женской теме, хотя, конечно, она неотделима от общей эволюционной линии.
Я совершенно согласна с многими авторами ( в первую очередь с Л.Бахновым, с С.Гардзонио, А.Цукером и др, см. у Е.Евтушенко «Интеллигенция поет блатные песни»), что песни «блатные» родились из интеллигентских уст. Но потом сильно модифицировались, что и интересно. Сразу же скажу, что я не говорю об общеизвестных вроде «Товарищ Сталин, вы большой ученый» Ю.Алешковского, его же «Окурочек», «Стою я раз на стреме» А. Левинтона, «Когда качаются фонарики ночные» Г.Горбовского, «Шумит ночной Марсель» Н.Эрдмана и под.
Но если в «блатном шансоне» вообще искать интеллигентское начало, то, конечно, интересно, найти и классические «сюжеты» мировой культурной значимости. Это, как говорится, уже другая, но увлекающая меня тема. Приведу лишь четыре примера. «На Дерибасовской открылася пивная», первый вариант, как будто – ростовский, но это неважно (мелодия – знаменитое «Аргентинское танго 13-го года»). Здесь явен сюжет троянской войны – и важный спутник красавицы, из-за которой разгорелась война, и иностранец, пригласивший ее – Арончик – и ключ «Прекрасная как тая древняя гречанка». Также менявшие локальную привязанность «С одесского кичмана» (это был ударный номер утесовского Теаджаза) обнаруживают сходство (и явное) в «Двумя гренадерами» Г.Гейне. (Скажу позже, как здесь на моих глазах политический момент стирался, заменяясь любовным).
Несомненно литературным, быть может, архетипическим, является образ некоей женщины, увлекающей доселе добродетельного героя в бездны порока и тюрьму:
Ты подошла ко мне танцующей походочкой
И тихо-тихо ты сказала мне «Пойдем»,
А после вечером поила меня водочкой
И завладела моим сердцем и рублем
Зачем, зануда, стал я уркаганом?
Ты уркаганом сделала меня....
Конечно, это «Кармен», самый популярный образ блатной семантики.
Даже легендарная «Мурка» с ее замечательной мелодией (гипотеза, что ее автором был всем известный тангист Оскар Строк) несет отпечатки образа Ларисы Рейснер, с одной стороны, и блоковской Катьки, с другой, – «А что ты, Катька? Ни гу-гу, лежишь ты, падаль, на снегу». О ее семантической эволюции я также скажу далее. Возможно здесь и обратное влияние: Мурка сначала именовалась Любкой («Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая»), затем – Машей и уже, ставши московской, переименовалась, по пословице «Урки и мурки играют в жмурки». Возможно отсюда Я.Смеляков взял «Здравствуй, моя Любка, до свиданья, Любка, слышишь, до свиданья, Любка Фейгельман» ( хотя Л.Фейгельман – лицо реальное).
Гендерная дистрибуция образов в первое время после революции особенно не наблюдалась, как мне кажется: ведущей была тема деклассированности, нищеты, трудности жизни. Это «Шарабан», «Бубли(ч)ки» (автор музыки В.Кручинин, автор слов Павел Герман, он же автор «Только раз бывает в жизни встреча», «Последнее танго», «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»), «Гоп со смыком» и др.
Но постепенно в блатном шансоне начинают выделяться две линии, точнее, два аспекта женского образа. Четкие установки подминают под себя первоначальный текст.
Итак, первый образ – это «та женщина» из-за которой все и произошло. Она всегда неверная (или, конечно, будет неверной), продажная, но обольстительная и загадочная. Верных подруг становится все меньше и меньше. И недаром первые «официальные» советские песни военных лет полны гипнотизирующих строк, вроде «Ты ждешь меня, далекая, подруга синеокая», «И подруга далекая парню весточку шлет, что любовь ее девичья никогда не умрет», и , наконец, знаменитое «Жди меня, и я вернусь».
Примеров этому можно привести сотни. Наиболее интересным я считаю «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела»...
См. (ради экономии места источники здесь и в дальнейшем не указываются)
«Мне хотелось тебя подстеречь
У ворот твоих в полночь глухую
И в лопатки целованных плеч
Засадить тебе сталь голубую»
....
Вот поезд отошел, остался дым лиловый,
Все это растворил «Сиреневый туман».
А ты стоишь одна, одна на все готова,
На ласку, на любовь и даже на обман
(Между прочим, эта песня впервые прозвучала в фильме «Три товарища» и ничего «блатного» не подразумевала»).
Пройдут года и пролетят минуты,
Как пролетела твоя любовь ко мне.
А ты отдашься уже другому в руки,
Забудешь ласки, что я дарил тебе
.....
Скоро я отбуду наказанье,
Выйду и усталым и больным,
Для тебя, конечно, я не нужен,
Для тебя, конечно, я не мил.
.....
Не гуляйте, шалавы, на воле,
Приезжайте вы к нам в лагеря.
Вам на воле цена - три копе
Ну а вам дадим три рубля
.....
..... Наутро случайно ее увидал:
Она с кавалером выходит из ЗАГСа,
Свидетельство брака он мне показал.
......
Я врезал ей ножик по самое сердце
И белое платье в крови увидал
......
Зачем ты ходишь пред тюрьмою,
Зачем ты мучаешь меня?
Ведь ты гуляешь, стерва, с кем попало,
Совсем забыла про меня
......
Ох ты, курва-блядь Маруська,
Это все через тебя!
.....
Из-за бабы, лживой и лукавой,
В бок всадил товарищу я нож!
.....
Я подумал тогда – и пошел воровать
Из-за этой красивой девчонки
......
Ведь до тебя я не был уркаганом,
Ты в уркагана превратила паренька
......
Погорел я из-за этих глазок
Но тогда на площади на главной
Ты его с букетами не жди
Воплощение этой темы, как я уже говорила, по-моему, песня:
:
Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела (есть гипотеза,что ее автор – Андрей Тарковский):
Лепил я скок за скоком, а наутро для тебя
Швырял хрусты налево и направо и т.д.
А нынче я попал на слабосилку,
Все оттого, что ты не шлешь посылку
......
А ты хохочешь, ты все хохочешь,
Кто-то снял тебя в полный рост...
Хороводишься, с кем захочешь
За так много отсюда верст. (Ее исполняла Дина Верни).
Редкая строка для подобных песен взята из «Таганки»:
Опять по пятницам пойдут свидания
И слезы горькие моей жены.
Итак, женщина неверна и алчна. Именно в этом плане меняется текст «С одесского кичмана», на тот, что исполняется сейчас. В детстве моем это был текст политический. «За что же мы боролись? За что же мы сражались? За что мы проливали свою кровь? Буржуи ликуют, буржуи пируют...», а теперь уже сражаются «За эту распроклятую любовь, за крашеные губки, коленки ниже юбки...».
Соответственно меняется текст и «Мурки». В исходном варианте она сидит в «шикарном ресторане» с наганом в кобуре, лежит в кожаной тужурке и как будто ни в чем до этого не нуждается. Последующие тексты уже не такие:
Разве тебе плохо,Мурка, было с нами?
Разве не хватало барахла?
......
Ты носила кольца, шелковые платья,
Фетровые боты на большой
А теперь ты носишь рваные калоши,
Но зато гуляешь с лягашом
......
Мурка, в чем же дело?
Что ты не имела?
Второй женский образ – образ матери. Она идеальна. Старенькая, больная, ждущая, верная и бесконечно любимая и любящая, хотя и прдупреждавшая сына ранее. Недаром в «Зонах» так популярно было «Ты жива еще, моя старушка».
См.:
Ах, мама, мама! Родимая мамаша!
Забыл твой голос, забыл где ты живешь.
.......
Проклятая жизнь воровская наша!
Сошел в пути.Пути в распутье не найдешь
......
Повернулась мать-старушка,
От ворот тюрьмы пошла...
И никто про то не знает –
На душе что понесла.
.....
Ты не плачь, старушечка, не грусти, не надо!
И слезами сына не вернешь назад
Я тебя очень люблю,
Добрая милая мама!
....
Я к маменьке родной с последним поклоном
Спешу показаться на глаза.
Не жди меня, мама, хорошего сына,
Твой сын уж не тот,что был вчера
.......
Стал посещать он притоны-балаганы
И позабыл свою старушку-мать
.....
А мать больная в нетопленом подвале..
....
Помню, помню, помню я,
Как мать меня любила
......
А мамаша узнала,
Что Ванюша сидит.
Ей сердце подсказало,
Что он будет убит.
.....
Вот так промчались молодые годы,
Лишь мать-старушка плачет обо мне
....
Я тебя не увижу, моя родная мама –
Вохра нас окружила, « Руки в гору» кричат
....
И никто не знает, только мама,
Отчего у сына седина
.....
Вы родимой маме расскажите,
Что к расстрелу повели меня.
Что же, как думается, за этим стоит? Представляется, что целый пучок факторов.
Прежде всего,лагернику-уголовнику хочется думать, что он сел в тюрьму из-за проклятой неверной подруги, которую (или ее спутника), и пришлось убить, из-за ее алчности, а не своей;
Во-вторых,эта женщина должна быть прекрасна и соблазнительна, а иначе – зачем все это?
В-третьих, женщина должна принадлежать, быть верной некоей сделке.
Интересно наблюдать, что и поныне всюду, где изображается криминальный мир, (особенно в Америке: см.«Криминальное чтиво» и другие фильмы К.Тарантино, фильмы по романам Доктороу вроде «Регтайм» и под.), обязательно возникает образ именно такой женщины – femme fatale или вамп. И Манон Леско, и Настасья Филипповна хотели сочетать любовь с продажностью. Это уже литература, а не блатной шансон. К тому же, если обратиться к прошлому Америки, то там долго был женский «дефицит», ибо ссылали туда уголовников, и за женщину приходилось биться.
Однако старенькой, жалкой, ждущей сына матери в современных криминальных текстах и фильмах Европы и Америки нет. И это, по-моему, самое интересное. Безусловно, за этим образом стоит образ православной Божьей матери, Бого-род-ицы (как это описывает в своей работе И.А.Седакова). Как известно, virginité особенно в православии не акцентируется. Матерь Божия ходит по мукам, спасает грешников, как сообщают апокрифы, это прежде всего Мать.
Итак, эти две фигуры как бы абсорбируют архетипы российского блатного шансона.