РефератыЛитература и русский языкОсОсобенности романа О. Хаксли как антиутопии

Особенности романа О. Хаксли как антиутопии

Санкт-Петербургский институт внешнеэкономических связей экономики и права


Гуманитарный факультет


Кафедра лингвистики и перевода


КУРСОВАЯ РАБОТА


Особенности романа О. Хаксли «О дивный новый мир» как антиутопии


студента 3 курса


Володина Константина Александровича


Научный руководитель
:


старший преподаватель


Малаховская Мария Львовна


Санкт-Петербург 2004


Содержание:



Введение
3


Глава I. История становления жанра 5


Появление утопического жанра. 5


Утопия ХХ века. 6


Причины появления антиутопии как жанра. 7


Глава II. Особенности жанра антиутопии и их отражение в английской и американской литературе 8


Антиутопия Г. Уэллса. 9


Антиутопия Дж. Оруэлла. 10


Антиутопия Р. Бредбери. 11


Глава III. Роман О. Хаксли «О дивный новый мир» 12


Предпосылки к написанию романа. 12


Анализ произведения. 13


Типологические параллели романа «О дивный новый мир» и других антиутопических произведений. 18


Глава IV. Социально-философские воззрения О. Хаксли 25


Заключение 31


Список литературы 33


Введение


Актуальность обращения к творчеству О. Хаксли определяется как особым местом Хаксли в рамках англоязычной литературы ХХ века, так и недостаточной исследованностью в отечественном литературоведении его творчества, и в частности романа «О дивный новый мир», как антиутопии.


Олдос Хаксли – знаковая фигура в мировой литературе ХХ века. Его творчество в течение ряда десятилетий воспринималось в мировой критике как своего рода индикатор базовых тенденций развития западной литературы, более того – общественной мысли вообще. О. Хаксли посвящены сотни работ, во многих из которых его творчество становится объектом жесткой критики, даже отрицается как культурное явление, либо же рассматривается как явление негативное: так, например, Е. Б. Бургум[1]
рассматривает все творчество Хаксли как свидетельство мизантропии автора, скрываемой с разной степенью искусности в разных произведениях, его цинизма презрения к реальным людям, но и здесь творчество Хаксли предстает как явление значительное и потому опасное.


При внешней широте охвата творчества Хаксли в мировом литературоведении, его роман «О дивный новый мир» редко когда рассматривается как роман антиутопия в сравнении с другими антиутопическими произведениями. Этот фактор обуславливает базовую цель данной работы – выделение особенностей романа «О дивный новый мир» и провидение типологических параллелей с другими антиутопиями.


Основная задача работы определила и ее структуру: в первой главе представлена история становления жанра, от утопии эпохи возрождения к антиутопии ХХ века, что является необходимым с той лишь целью, что антиутопия как жанр рождается в споре с утопическим сознанием; во второй главе отражены особенности жанра и приведен ряд наиболее показательных антиутопических произведений; в главе III даны анализ произведения и выделение его особенностей в сравнении с представленными во второй главе произведениями; четвертая глава повествует о философском видении мироздания автором, что является важным аспектом в контексте данной темы.



Глава I. История становления жанра.



Появление утопического жанра.


В утопической литературе отразилась общественная потребность в гармонизации отношений между личностью и обществом, в создании таких условий, когда бы интересы отдельных людей и всего человечес­кого сообщества были слиты, а раздирающие мир проти­воречия разрешились бы всеобщей гармонией. Как жанр, утопия зародилась еще в эпоху возрождения. Английский писатель Томас Мор опубликовал книгу, где описывал устройство государства Утопия, вместе с тем вскрывая пороки и недостатки современного ему уклада жизни. Уже в XVI-ом веке встала проблема несовершенства общества, и пути её разрешения писатели пытались найти в создании идеальных миров. Так, у Т. Мора в ирреальном идеалистическом государстве все материально равны, не существует ни классовых делений, ни привилегированных чинов, более того, излишнее богатство, изобилие драгоценных камней и металлов является атрибутикой воров и нарушителей закона. Томас Мор пытался сквозь безупречный, «дивный новый мир» показать бесполезность многих современных вещей и порядков, донести до читателя на его взгляд наиболее совершенную модель государства. Подобная линия четко прослеживается в таких утопических произ­ведениях эпохи Возрождения, как «Город солнца» Т. Кампанеллы, «Новая Ат­лантида» Ф. Бэкона и др. Позже эта линия пройдет через произведения Вольтера, Руссо, Свифта и через уто­пическую фантастику XX века.



Утопия ХХ века.


В XX веке развитие европейской и, в частности бри­танской, утопической традиции продолжалось. В основе расцвета утопии в первые десятилетия XX века лежала овладевшая в это время общественным сознанием «науч­ная эйфория» — когда интенсификация научно-техничес­кого прогресса и, главное, резкое усиление влияния на­учных достижения на качество жизни населения породи­ли на уровне массового сознания иллюзию возможности неограниченного совершенствования материальной жизни людей на основе будущих достижений науки и, главное, возможности научного преобразования не толь­ко природы, но и общественного устройства — по моде­ли совершенной машины. И символической фигурой как в рамках литературы, так и в рамках общественной жиз­ни первых десятилетий XX века стал Г. Уэллс — созда­тель утопической модели «идеального общества» как об­щества «научного», целиком подчиненного научно под­твержденной целесообразности. В своем романе «Люди как боги» (1923) Г. Уэллс несовершенству земного бытия, где царит «старая концепция социальной жизни государ­ства как узаконенной внутри определенных рамок борь­бы людей, стремящихся взять верх друг над другом», противопоставил подлинно научное общество — Утопию (сам выбор названия свидетельствует об опоре Г. Уэллса на традицию, идущую от Т. Мора).


Особого внимания заслуживают отразившиеся в лите­ратуре первых десятилетий XX века утопические моде­ли, в основу которых легла идея «творческой эволюции», то есть осознанного изменения человеком собственной природы, направления собственной эволюции в то или иное желаемое русло.



Причины появления антиутопии как жанра.


Социальные утопиипервых десятилетий XX века в значительной степени предполагали непосредственную взаимосвязь между правом Человека на достойную жизнь — и его ко­ренным изменением (как правило, при этом оказывается допустимой и социальная селекция). В значительной сте­пени подобная двойственность утопического сознания в контексте базовых ценностей гуманизма и легла в основу сознания антиутопического. И эта же двойственность утопии определила и некоторую размытость антиутопи­ческого жанра. По самому определению жанр антиуто­пии предполагает не просто негативно окрашенное опи­сание потенциально возможного будущего, но именно спор с утопией,
то есть изображение общества, претенду­ющего на совершенство, с ценностно-негативной сторо­ны. (При определении более частных базовых черт анти­утопии можно в определенном приближении руковод­ствоваться характеристикой жанра, данной В. -Г. Брау­нингом[2]
— с его точки зрения, для антиутопии ха­рактерны: 1) Проекция на воображаемое общество тех черт современного автору общества, которые вызывают его наибольшее неприятие. 2) Расположение антиутопи­ческого мира на расстоянии — в пространстве или во вре­мени. 3) Описание характерных для антиутопического общества негативных черт таким образом, чтобы возни­кало ощущение кошмара.) Однако в реальных произве­дениях антиутопического жанра — именно в силу двой­ственности утопии — зачастую общество, представлен­ное как в целом
антиутопическое, одновременно раскры­вается и со стороны своих обретений (так, не случайно в целом
антиутопический мир из романа О. Хаксли «О див­ный новый мир» вобрал в себя ряд черт, которые - с некоторой корректировкой — станут и частью уто­пического
мира из романа О. Хаксли «Остров» (1962)). В равной степени и произведения утопического жанра мо­гут содержать в себе антиутопический элемент (Г. Уэллс «Люди как боги»).



Глава
II. Особенности жанра антиутопии и их отражение в английской и американской литературе.


Расцвет антиутопии приходится на XX век. Связано это как с расцветом в первые десятилетия XX века уто­пического сознания, так и с приходящимися на это же время попытка­ми воплощения,
с приведением в движение тех социальных механизмов, благодаря которым массовое духовное по­рабощение на основе современных научных достижений стало реальностью. Безусловно, в первую очередь имен­но на основе реалий XX века возникли антиутопические социальные модели в произведениях таких очень разных писателей, как Дж. Оруэлл, Р. Бредбери, Г. Франке, Э. Берджесс, и О. Хаксли. Их антиутопические произведения являются как бы сигналом, предупреждением о возможном скором закате цивилизации. Романы антиутопистов во многом схожи: каждый автор говорит о потере нравственности и о бездуховности современного поколения, каждый мир антиутопистов это лишь голые инстинкты и «эмоциональная инженерия»[3]
.



Антиутопия Г. Уэллса.


Антиутопические мотивы присутствуют даже у великого утописта Г. Уэллса—при всем его не­приятии «хаоса» реального бытия современного ему за­падного общества. Дело в том, что Уэллс видел два пути преодоления этого «хаоса». Один путь — путь назад, к
тоталитарному прошлому, к племенному сознанию, к объединению «рассыпанных» человеческих единиц в мо­гучие сообщества — национальные, государственные, имперские, которые, по определению, должны враждо­вать и периодически воевать с другими аналогичными сообществами (иначе не будет скрепляющего каждое из этих сообществ начала); другой же путь — путь вперед
—это путь постепенного осознания людьми общности на основе общечеловеческого единства,
когда личность не растворяется в каком-либо ограниченном сообществе (нации, государстве и др.), а становится частью обще­человеческого братства. «Антиутопическая»
модель преодоления несовершенства реального бытия предста­ла в романе Г. Уэллса «Самовластие мистера Парэма» (1930).


В романе моделируется фантастическая ситуация при­хода к власти в Англии преподавателя истории
(символи­ческая деталь в художественном мире уэллсовского ро­мана, знаменующая обращенность в прошлое
мистера Парэма, мечтающего о построении «идеального обще­ства» в староимперском варианте (то есть по существу — о возвращении
«золотого века», «потерянного рая»). Увы, антиутопическая модель, созданная Г. Уэллсом, оказа­лась пророческой: фактически в романе оказалось предсказанным многое из того, что произойдет в 1930— 1940-е годы (начиная от механизма прихода к власти то­талитарного диктатора — и кончая второй мировой вой­ной, только в романе Уэллса ее развязывает Англия).



Антиутопия Дж. Оруэлла.


Антиутопичес­кое общество Дж. Оруэлла в романе «1984», вызывает прямые ассоци­ации с советским обществом в сталинском варианте. В «новом мире» су­ществует «министерство правды» — «руководящий мозг, чертивший политическую линию, в соответствии с кото­рой одну часть прошлого надо было сохранить, другую фальсифицировать, а третью уничтожить без остатка»[4]
. А обитатели этого общества воспитыва­ются на простых истинах, таких как «Война — это мир. Свобода — это рабство. Незнание — сила»[5]
. Мир в романе поделен на несколько государств, управляемых одной идеей – захватить власть. Постоянно воюющие между собой государства, держат в полном неведении своих граждан, более того враждебно настраивают их против таких же жителей других стран. Ежедневные «двухминутки ненависти», новостные сообщения, исполненные жестокими и ужасающими подробностями – все делается лишь для поддержания присутствия страха у населения. Война в этом мире скорее даже нужна не для власти над другими территориями, а для полного контроля внутри страны.



Антиутопия Р. Бредбери.


Мир Рея Бредбери в романе «451° по Фаренгейту» менее жесток по сравнению с миром, представленным Дж. Оруэллом. Главным преступлением у Бредбери считается чтение книг или хотя бы наличие их дома. Существуют специально отведенные пожарные команды, уничтожающие книги. «Почему огонь полон для нас такой неизъяснимой прелести? Глав­ная прелесть огня в том, что он уничтожает ответствен­ность и последствия. Если проблема стала чересчур об­ременительной — в печку ее»[6]
— так формули­рует этическое кредо своего «антиутопического» мира Брандмейстер, начальник пожарной станции.Бредбери увидел очевидные элементы «программирования» личности в современ­ном ему буржуазном обществе массового потребления.





Глава
III. Роман О. Хаксли «О дивный новый мир».



Предпосылки к написанию романа.


Как писал сам Хаксли, «О дивный новый мир» стал в значительной степени полемическим ответом на предложенную Уэллсом в романе «Люди как боги» модель идеального «научного» общества: «Я пишу роман о будущем «дивном новом мире», об ужасе уэллсовской утопии и о бунте против нее»[7]
. И позднее в «вновь посещенном «дивном новом мире» Хаксли отмечает, что темой книги является не сам по себе прогресс науки, а то, как этот прогресс влияет на личность человека». В сравнении с другими произведениями антиутопистов роман Хаксли отличает материальное благополучие мира, не ложное, фальсифицированное богатство, как у Оруэлла в «1984», где душевные страдания человека тесно связаны с его благосостоянием, а действительно абсолютное изобилие, которое в конечном итоге приводит к деградации личности. Человек как личность– вот главный объект анализа Хаксли. И «О дивный новый мир» более чем другие произведения этого жанра актуален именно благодаря такому упору Хаксли на состояние человеческой души. В мире тупого конвейерного труда и столь же тупой механической физиологии свободный, естественный человек – такое же экзотическое развлечение для толпы запрограммированных дикарей, как «стереовоющий фильм о свадьбе горилл» или о «любовной жизни кашалота»[8]
.



Анализ произведения.


О. Хаксли при создании модели будущего «дивного нового мира» синтезировал наиболее обесчеловечивающие черты «казарменного социализма» и современного Хаксли общества массового потребле­ния. Однако Хаксли считал «усечение» личности до раз­меров, подвластных познанию и программированию, не просто принадлежностью какой-то отдельной социаль­ной системы — но закономерным итогом всякой попытки научно детерминировать мир. «Дивный новый мир» — вот то единственное, до чего может дойти человечество на пути «научного» переустройства собственного бытия. Это мир, в котором все человеческие желания предопределе­ны заранее: те, которые общество может удовлетворить, — удовлетворяются, а невыполнимые «снимаются» еще до рождения благодаря соответствующей «генетической политике» в пробирках, из которых выводится «населе­ние». «Не существует цивилизации без стабильности. Не существует социальной стабильности без индивидуальной... Отсюда и главная цель: все формы индивидуальной жизни... должны быть строго регламен­тированы. Мысли, поступки и чувства людей должны быть идентичны, даже самые сокровенные желания од­ного должны совпадать с желаниями миллионов других. Всякое нарушение идентичности ведет к нарушению ста­бильности, угрожает всему обществу»[9]
— та­кова правда «дивного нового мира». Эта правда обрета­ет зримые очертания в устах Верховного Контролера: «Все счастливы. Все получают то, чего хотят, и никто никогда не хочет того, чего он не может получить. Они обеспечены, они в безопасности; они никогда не болеют; они не боятся смерти; им не досаждают отцы и матери; у них нет жен, детей и возлюбленных, могущих доставить сильные переживания. Мы адаптируем их, и после этого они не могут вести себя иначе, чем так, как им следует»[10]
.


Одна из незыблемых основ антиутопического «дивно­го нового мира» Хаксли — это полная подчиненность Ис­тины конкретным утилитарным нуждам общества. «На­ука, подобно искусству, несовместима со счастьем. На­ука опасна; ее нужно держать на цепи и в наморднике»[11]
,— рассуждает Верхов­ный Контролер, вспоминая о том времени, когда его справедливо, по его теперешним представлениям, хоте­ли покарать за то, что он слишком далеко зашел в своих исследованиях в области физики.


Мир в романе представляет одно большое государство. Все люди равны, но отделяет их друг от друга принадлежность к какой-либо касте. Людей еще не родившихся сразу делят на высших и низших путем химического воздействия на их зародыши. «Идеал распределения населения — это айсберг, 8/9 ниже ватерлинии, 1/9 — выше»[12]
(слова Верховного Контролера). Количество таких катего­рий в «дивном новом мире» очень большое — «аль­фа», «бета», «гамма», «дельта» и далее по алфавиту — вплоть до «эпсилона». Примечательно здесь, что если пролы из «1984» - это всего лишь безграмотные люди, которым кроме простейшей работы выполнять ничего не представляется возможным, то эпсилоны в «дивном новом мире» специально создаются умственно неполноценными для самой грязной и рутинной работы. И следовательно высшие касты осознано отказываются от всяких контактов с низшими. Хотя, что эпсилоны, что альфа-плюсовики, — все проходят своеобразный процесс «адаптации» сквозь 2040 – метровую конвейерную ленту. А вот Верховные Контролеры уже никак не могут войти в разряд «счастливых младенцев», их пониманию доступ­но все, что доступно обычному «неадаптированному» человеку, в том числе и осознание той самой «лжи во спа­сение», на которой построен «дивный новый мир». Их по­ниманию доступен даже запрещенный Шекспир: «Види­те ли, это запрещено. Но поскольку законы издаю здесь я, я могу и нарушить их»[13]
.


В антиутопическом мире Хаксли в рабстве своем далеко не равны и «счастливые младенцы». Если «дивный новый мир» не может предос­тавить всем работу равной квалификации — то «гармо­ния» между человеком и обществом достигается за счет преднамеренного уничтожения в человеке всех тех ин­теллектуальных или эмоциональных потенций, которые не будут нужны для, в прямом смысле этого слова, напи­санной на роду деятельности: это и высушивание мозга будущих рабочих, это и внушение им ненависти к цветам и книгам посредством электрошока и т.д. . В той или иной степени несвободны от «адаптации» все обитатели «дивного нового мира» — от «альфы» до «эпсилона», и смысл этой иерархии заключен в словах Верховного Кон­тролера: «Представьте себе фабрику, весь штат которой состоит из альф, то есть из индивидуализированных осо­бей... адаптированных так, что они обладают полной свободой воли и умеют принимать на себя полную ответ­ственность. Человек, раскупоренный и адаптированный как альфа, сойдет с ума, если ему придется выполнять работу умственно дефективного эпсилона. Сойдет с ума или примется все разрушать... Тех жертв, на которые должен идти эпсилон, можно требовать только от эпси­лона но той простой причине, что для него они не жерт­вы, а линия наименьшего сопротивления. Его адаптиру­ют так, что он не может жить иначе. По существу... все мы живем в бутылях. Но если мы альфы, наши бутыли относительно очень велики»[14]
.


Хаксли говорит о лишенном самосознания будущем как о чем-то само собой ра­зумеющемся — и в романе «О дивный новый мир» перед нами предстает общество, которое возникло по воле большинства. Правда, возникают на фоне большинства отдельные личности, которые пытаются противопоставить свой свободный выбор всеобщему запрограммированно­му счастью — это, например, два «альфа плюса» Бернард Маркс и Гельмгольц Ватсон, которые к тому же не могут полностью вписаться в структуру «дивного нового мира» из-за своих физических недостатков; «что они оба разде­ляли, так это знание о том, что они были личностями». А Бернард Маркс доходит в своем внутреннем про­тесте и до такой сентенции: «Я хочу быть собой... Отвра­тительным собой. Но не кем-то другим, пусть и замеча­тельным»[15]
. А волею случая вывезенный из резервации Дикарь, открывший для себя «Время, и Смерть, и Бога», становится даже идеоло­гическим оппонентом Верховного Контролера: «Я лучше буду несчастным, нежели буду обладать тем фальшивым, лживым счастьем, которым вы здесь обладаете»[16]
. Одним словом, романе Хаксли «О дивный но­вый мир» представлена борьба сил, утверждающих антиутопический мир, и сил, его отрицающих. Даже эле­мент стихийного бунта присутствует — Дикарь с криком «Я пришел дать вам свободу!»[17]
пытается сорвать раздачу государственного наркотика — сомы. Однако этот бунт основ антиутопического общества не потрясает — чтобы ликвидировать его последствия, достаточно было распылить государствен­ный наркотик сому в воздухе с вертолета и пустить при этом в эфир «Синтетическую речь «Антибунт-2». Стремление к самосознанию и к свободному нравственному выбору в этом мире не может стать «эпидемией» — на это способны лишь избранные, и эти единицы в срочном порядке от «счаст­ливых младенцев» изолируются. Одним словом, Бернар­ду Марксу и Гельмгольцу Ватсону предстоит отправка «на острова» специально предназначенные для про­зревших интеллектуалов, а свободолюбивые речи Дика­ря стали всеобщим посмешищем — осознав это, Дикарь повесился. «Медленно, очень медленно, как две медлен­но движущиеся стрелки компаса, ноги двигались слева направо; север, северо-восток, восток, юго-восток, юг, юго-запад, запад; потом приостановились и через не­сколько секунд медленно стали поворачиваться обратно, справа налево. Юг, юго-запад, юг, юго-восток, восток...»[18]
— так заканчивается роман. При этом происходит это на фоне радостных восклицаний обита­телей «дивного нового мира», жаждущих необычного зрелища. Таким образом, получается, что к уходу из жиз­ни Дикаря подталкивают не те, кто управляет антиуто­пическим миром, — а его рядовые обитатели, которые в этом мире счастливы, — и потому мир этот, однажды по­строенный, обречен в рамках созданной Хаксли модели на устойчивость и процветание.





Типологические параллели романа «О дивный новый мир» и других антиутопических произведений.


В большинстве цитируемых произве­дений «антиутопические» общества показаны в период своего расцвета — и, тем не менее, дальнейшая селекция человеческого материала во имя высших целей в этих обществах продолжается. ». В оруэлловском антиутопическом мире социальная селекция осуществляется посредством «распыления»: «...Чистки и распыления были необходимой частью госу­дарственной механики. Даже арест человека не всегда означал смерть. Иногда его выпускали, и до казни он год или два гулял на свободе. А случалось и так, что человек, которого давно считали мертвым, появлялся, словно при­зрак, на открытом процессе и давал показания против сотни людей, прежде чем исчезнуть — на этот раз окон­чательно»[19]
. Пожарные в антиутопическом обществе Р. Бредбери сжигают книги и — при необходи­мости — людей: «Огонь разрешает все!»[20]
. Верховный Контролер из романа «О дивный новый мир» более гуманен. «На­рушителей спокойствия» он отправляет «на острова» — в общество им подобных — и по-человечески им завидует. Но и Верховный Контролер признает в разговоре с груп­пой изгоняемых: «Как хорошо, что в мире так много ост­ровов! Не знаю, что бы мы стали делать без них? Вероят­но, поместили бы вас всех в смертную камеру»[21]
. «Для 1931 года это было сме­лым и страшным предупреждением. Прошло всего не­сколько лет, и островов стало действительно не хватать»[22]
, а «смертная камера» стала реальностью вс

е­европейского масштаба.


Наличие типологических параллелей, связывающих между собой самые разные по художественной структу­ре антиутопии, объясняется, прежде всего, наличием объективных тенденций в развитии общества, которые реально могли выделиться именно в те антиутопические формы, о которых идет речь в данной работе. Будущее в художественном мире ряда европейских и американских «антиутопистов» — в частности, Дж. Оруэлла, Р. Бредбери и в особенности О. Хаксли — в не­сколько меньшей степени пронизано организованным насилием, хотя и не отказывается от него вовсе. «Все это произошло без всякого вмешательства сверху, со сторо­ны правительства. Не с каких-либо предписаний это на­чалось, не с приказов или цензурных ограничений. Нет! Техника, массовость потребления — вот что, хвала Гос­поду, привело к нынешнему положению»[23]
— в этом видит истоки грядущего антиутопического мироз­дания Р. Бредбери. А «дивный новый мир» Хаксли вооб­ще к страху апеллирует в последнюю очередь — он апел­лирует, в первую очередь, к человеку потребляющему и стремящемуся потреблять. Хаксли начала при создании своего антиутопического мира опирался в значительной степени на данность массового потребле­ния и зарождающейся «массовой культуры». В 1927 году, Хаксли вводит в художе­ственную ткань своего романа «Эти бесплодные листья» пророческие слова, произнесенные явно «автобиографическим» героем, мистером Челифером: «Дешевое печата­ние, беспроволочные телефоны, поезда, такси, граммо­фоны и все остальное создает возможность консолиди­ровать племена — не из нескольких тысяч человек, но из миллионов... Через несколько поколений, может быть, вся планета будет занята одним большим говорящим по-американски племенем, состоящим из бесчисленных ин­дивидуумов, мыслящих и действующих совершенно оди­наково»[24]
. Несколькими годами позже мо­дель такого общества будет сконструирована Хаксли в романе «О дивный новый мир». Можно согласиться в этой связи с П. Фиршоу в том, что Хаксли «скорее всего, не хотел делать свой роман сатирой на будущее. Ибо, в конце концов, для чего нужна сатира на будущее? Един­ственное имеющее смысл будущее —
это будущее, которое уже существует в настоящем, и антиутопия Хаксли «О дивный новый мир», в конечном счете, есть «выпад против концепции будуще­го, существующей в настоящем»[25]
. Но, надо признать, что Хаксли – все же сатирик. И при сравнении его романа с антиутопией Дж. Оруэлла «1984» очевидно присутствиеиронии. Если снятие напряжения посредством синтетического джина в «1984» не вызывает ни какого удивления, то у Хаксли, именно благодаря его саркастичным двустишьям, принятие сомы порождает большой интерес, и выделяет сому как немаловажный регулятор массового самосознания:


Лучше полграмма – чем ругань и драма[26]
;


Примет сому человек – время прекращает бег,


Быстро человек забудет, и что было и что будет.[27]


Показательно отношение «новых миров» к истории. В «1984» прошлое постоянно подменяется, существуют целые центры по ликвидации не угодных исторических фактов. У Хаксли с прошлым поступают иначе. Историю выдают за совершенно бесполезную информацию, и действительно это проще отбить интерес, чем постоянно все ликвидировать. ««История – сплошная чушь»… Он сделал сметающий жест, словно невидимой метелкой смахнул горсть пыли, и пыль та была Ур Халдейский и Хараппа, смел древние паутинки, и то были Фивы, Вавилон, Кносс, Микены. Ширк, ширк метелочкой, – и где ты, Одиссей, где Иов, Гаутама, Ийсус? Ширк!..»[28]
.


В 1959 году, в своем эссе «Вновь посе­щенный «дивный новый мир» Хаксли, проследив эволюцию западной цивилизации, начиная с времени со­здания романа «О дивный новый мир» и кончая време­нем создания этого эссе, придет к выводу о последова­тельном и весьма быстром движении именно в направле­нии, где конечный пункт — мироустройство, по сути сво­ей родственное антиутопическому мироустройству «див­ного нового мира». И если во время работы над романом «О дивный новый мир», как признается Хаксли в эссе «Вновь посещенный дивный новый мир», он все-таки считал, что торжество такого мироустройства возможно но в весьма далекой перспективе, то теперь, в конце 1950-х, подобное мироустройство откроется ему как близ­кое будущее. При этом в своем эссе Хаксли научно ана­лизирует факторы реального бытия, объективно способ­ствующие торжеству именно такого мироустройства: это, прежде всего, перенаселение, которое делает концентра­цию власти в одних руках жизненно необходимой; далее — это достижения науки, начиная с открытий И. П. Пав­лова (примечательно, что в антиутопическом «дивном новом мире» Павлов канонизирован — наряду с Фордом, Фрейдом, Марксом и Лениным — как творец научного обоснования системы манипулирования людьми на бес­сознательном уровне) и кончая научно организованной пропагандой; наконец — это создание препаратов, род­ственных государственному наркотику соме
в «дивном новом мире».


Обосновывая реальность опасности, Хаксли в этом эссе вступает в спор с Дж. Оруэллом. Если Дж. Оруэлл основную опасность для цивили­зации видел в формировании научно организованных систем подавления,
то Хаксли считал, что достижения на­уки XX века делают возможной значительно менее гру­бую по своим внешним формам, но не менее эффективную массовую «деиндивидуализацию», основанную не на пря­мом насилии, но на эксплуатации человеческой природы. Собственно, еще в своем письме к Дж. Оруэллу от 21 ок­тября 1949 года Хаксли, признавая роман Оруэлла «1984» серьезным культурным явлением, тем не менее, вступит с Оруэллом в спор именно по проблеме реальных перспек­тив общества. В этой связи Хаксли пишет: «В реальности неограниченное осуществление политики «сапога на лице» представляется сомнительным. Я убежден в том, что правящая олигархия найдет менее трудный и требу­ющих меньших расходов путь управления и удовлетво­рения жажды власти и что это будет напоминать то, что описано мной в романе «О дивный новый мир»[29]
. Далее в этом письме Хаксли описывает достиже­ния науки, делающие возможным такой ход событий (от­крытия Фрейда, внедрение гипноза в психотерапевти­ческую практику, открытия барбитуратов и др.) — в ито­ге, по словам Хаксли, «...Уже при жизни следующего поколения правители мира поймут, что «адаптация в мла­денчестве» и гипноз, сопряженный с использованием наркотических средств, более эффективны как инстру­менты управления, чем клубы и тюрьмы, и что жажда власти может быть удовлетворена через внушение лю­дям любви к своему рабству в столь же полной мере, как и через бичевание и «вбивание» покорности. Другими сло­вами, я чувствую, что кошмар «1984» обречен претво­риться в кошмар мира, имеющего больше точек сопри­косновения с тем, что я вообразил в романе «О дивный новый мир»[30]
. В своем эссе «Вновь посещенный «дивный новый мир» (1959) Хаксли продолжает свой спор с Оруэллом, доказывая, что потенциально возможное «деиндивидуализированное» общество не будет, в отли­чие от смоделированного Оруэллом, базироваться на не­посредственном насилии, что это будет «ненасильствен­ный тоталитаризм»[31]
и что при этом даже со­хранятся все внешние атрибуты демократии — именно в силу соответствия такого рода мироустройства основным законам человеческой природы. Джон Уэйн, полемизируя с Хаксли — автором романа «О дивный новый мир», говорит о том, что реальная угроза цивилизованному миру заложена вовсе не там, где ее видит Хаксли,— не в дви­жении к стирающей личность «гармонии» и в росте мас­сового потребления, но в грядущем перенаселении, исто­щении природных ресурсов и связанном с этим жестком контроле за потреблением — «Хаксли изобразил прекрас­ный старый мир, мир, переживающий великий матери­альный расцвет... В мире, к которому мы идем, опасность будет состоять в поклонении дьяволу и сжигании ведьм»[32]
. Что же касается опасности воплощения
антиутопического мира из романа Хаксли «О дивный новый мир» — то Хак­сли, считая до самого конца жизни такой исход вполне возможным и в чистом виде неприемлемым, тем не менее, в свои поздние «положительные программы» включает элементы компромисса с
подобного рода мироустрой­ством. И если для Хаксли перио­да создания романа «О дивный новый мир» существовал двухвариантный выбор: или «гармония» в варианте «дивного нового мира» — или хаос и страдания совре­менного Хаксли мира как неизбежная плата за свободу, познание Добра и Зла, наконец — за сохранение «я», то Хаксли последних лет жизни будет стремиться к конвер­генции этих моделей мироустройства — во имя сохране­ния свободы, познания и Личности, но одновременно - и преодоления страдания как неотъемлемой части чело­веческого бытия.



Глава
IV. Социально-философские воззрения О. Хаксли.


Очевидно то, что антиутопическая линия в творчестве Хаксли неразрывно связана с его агно­стически-пессимистической концепцией мира, с его иде­ей невозможности познания объективной действительности вообще и объективной основы любой ценности в частности. Объективное и субъективное содержание любой цен­ности в художественном мире Хаксли разделены непреодолимой стеной. Хаксли в бессилии мечется в поисках Абсолюта. Ценности, которые в то время обнаруживают в глазах Хаксли свою неабсолютность, относительную субъектив­ность и т.д., утрачивают отныне для него свое объектив­ное значение вообще. Отсюда — абсолютное сомнение в отношении объективного, общечеловеческого характера, любой реальной ценности. Фактически перед Хаксли стоят два принципиально отделенных друг от друга ряда ценностей. С одной сто­роны — возможно, существующие и — опять же, возмож­но — реализующиеся на Земле ценности объективные, высшие, «абсолютные», а именно Истина, Добро и Кра­сота. С другой стороны — субъективные, относительные «ценности», основной критерий которых — соответствие легко вычисляемым утилитарным потребностям челове­ка. Это для Хаксли — единственная доступная человечес­кому разуму ценностная реальность, а уже эта реаль­ность определяет и «прикладные», выработанные для упорядочения утилитарных потребностей моральные нормы, и «прикладное», развлекательное искусство. Свя­зи между гипотетически существующим абсолютным Добром и этими частными моральными нормами, равно как и связи между не менее гипотетической высшей Кра­сотой и «красотой» утилитарной, для Хаксли не суще­ствовало. Человек в художественном мире Хаксли оказывается в двух совершенно не связанных друг с другом измерениях. С одной сторо­ны, человек в художественном мире Хаксли наделен спо­собностью допускать в свой кругозор категории Абсолюта и анти-Абсолюта, мыслить в категориях Добра и Зла, Прекрасного и Безобразного, подниматься в «бездну над нами» и соответственно спускаться в «бездну под нами». В этом измерении разум человека обречен на абсолют­ное сомнение. Но, с другой стороны, человек в художе­ственном мире Хаксли обладает рядом материально вы­раженных утилитарных потребностей и способен адек­ватно — на эмпирическом и логическом уровнях — осоз­навать их истоки, а значит — и регулировать в рамках общества их удовлетворение. Такая «двухуровневая» трактовка человека и определяет позицию Хаксли как социального мыслителя, в частности - его оценку спо­собности человека к разумному переустройству своего бытия. Тот Абсолют социального устройства, к которому, в конечном счете, стремятся все реформаторы и рево­люционеры, — это для Хаксли общество абсолютной сво­боды, в которой не существовало бы никаких противоре­чий между волей отдельного человека — и волей других людей, общества в целом. Однако, стремясь к такой сво­боде, человек в рамках художественной концепции Хакс­ли одновременно и боится ее— не желая быть познан­ным, вычисленным, запрограммированным во всех своих проявлениях: он боится такой свободы, переходящей в высшую несвободу, — и потому постоянно демонстриру­ет свою непознаваемость. Именно поэтому невозможно, по Хаксли, «научное» переустройство общества реаль­ных людей — этому противостоят все, не подчиняющиеся разуму человеческие страсти, этому противостоит чело­век, допускающий в свой кругозор непознаваемые в сво­ей абсолютности категории — Добра и Зла, Прекрасно­го и Безобразного — и допускающий в свою душу страс­ти, не поддающиеся логическому вычислению.


Проблемы, заложенные противоречием между абсолютным
содержанием базовых человеческих ценностей и их ограничен­ными, условными толкованиями в рамках отдельных че­ловеческих сообществ, тревожили Хаксли на протяжении всей его жизни и воспринимались им во всей их сложнос­ти и неоднозначности. С одной стороны — богоутрата
и смыслоутрата,
обрушившиеся на человека первых деся­тилетий XX века (когда, по характеристике Г.-Г. Уоттса, «стало казаться ясным, что человеческие ценности не имеют первичного происхождения в сознании и слове божества (Божья воля для человека), что они, вместо это­го, ведут свое начало от человеческой воли для самого себя»; с другой стороны —необходимость хотя бы условного, ограниченного человеческим несовершенством «ценностного кода» (или множества такого рода «кодов» в рамках разных цивилизаций) как средства организации земной жизни людей. (По характеристике все того же Г.-Г. Уоттса это — «подчинение особенному коду,
который есть набор обычаев и табу, регулирующих семейные отношения и общественную мораль. Такой код... был достоин сохранения в силу своей социальной по­лезности»[33]
). И уже в своей работе «Разду­мья по поводу» (1927) Хаксли затрагивает проблему обя­зательных аксиом,
которые, естественно, не могут отра­жать реальность во всей ее полноте — в силу ее непозна­ваемости —но познание которых необходимо для мир­ного существования общества. Отдельно в этой работе Хаксли рассматривает необходимые допущения,
которые должны приниматься в качестве аксиом в демократичес­ком обществе: «Что касается теории демократии — то первородные допущения таковы: что разум одинаков и полноценен во всех людях и что все люди по природе сво­ей равны. К этим допущениям присоединяется — несколько естественных следствий — что люди по природе своей хо­роши и по природе своей разумны, что они продукт окружающей обстановки и что они неограниченно обу­чаемы»[34]
(позже, уже в 1959 году, в своем эссе «Вновь посещенный «дивный новый мир» Хаксли коснет­ся все той же проблемы противоречия между невозмож­ностью абсолютного ответа
и необходимостью прини­мать как данность ответы относительные:
«Опущения и упрощения помогают нам обретать понимание — но, во многих случаях, ложное понимание; ибо наше понимание в этом случае будет производно от понятий, сформулиро­ванных тем, кто упрощает, но не от объемной и разветв­ленной реальности, от которого эти понятия будут так произвольно разделены. Но жизнь коротка, а информа­ция бесконечна... На практике мы постоянно вынуждаемся делать выбор между неадекватно усеченным толко­ванием — и отсутствием толкования вообще»[35]
). Исходя из вышесказанного, условные, ограниченные ценности — как альтернатива непостижимым абсолют­ным — неизбежны — причем, с точки зрения Хаксли, базовые ценности современ­ного ему демократического общества даже в большей степени условны и ограниченны, чем ценности религиоз­ные (тоже базирующиеся на необходимых допущениях),
поскольку вообще не обращены к Высшему
и Абсолютно­му,
находятся в пространстве достижимого
и реализуемо­го:
«И когда идеал достигнут, мир для любого человека, который остановится на мгновение, чтобы задуматься, станет суетой сует. Альтернативы: либо не думать, но продолжать болтать и вертеться, как будто делаешь что-то чрезвычайно важное, либо же — признать сует­ность мира и жить цинично»[36]
. Антиутопичес­кий «дивный новый мир», смоделированный Хаксли, — мир достигнутого общественного идеала,
поскольку этот идеал снижен до постижимого
и достижимого
уровня. Но обитатели этого мира лишены возможности выбрать вторую из представленных Хаксли альтернатив — они лишены возможности «остановиться на мгновение, что­бы задуматься». В результате Истина Добро и Красота вытесняются из кругозора обитателей «дивного нового мира», подменяясь субъективными «ценностями» (корпо­ративная кастовая мораль, развлекательное Искусство и др.). В центре всего утилитарно-ценностная категория Счастья: «Нужно было выбирать между счастьем и тем, что древние называли высоким искусством. Мы пожерт­вовали искусством»[37]
, то есть Красотой, с горечью признается Верховный Конт­роллер.



Заключение


Особого внимания заслуживает в художественном мире О. Хаксли антиутопический компонент, который неотделим от взаимосвязанных между собой утопической и антиутопической традиций. В этой связи антиутопический мир из романа О. Хаксли «О дивный новый мир» не может рассматриваться вне связи с мирозданием романа Дж. Оруэлла «1984», вне контекста полемики О. Хаксли с Г. Уэллсом – автором утопического романа «Люди как боги» и др.


Нет сомнений, что жанр антиутопии в наше время обретает все большую актуальность. Многие авторы антиутопических произведений первой половины ХХ века пытались предвидеть именно то время, в котором мы проживаем. Сам Хаксли в свою очередь отмечает: ««О дивный новый мир» – это книга о будущем, и, каковы бы ни были ее художественные или философские качества, книга о будущем способна интересовать нас, только если содержащиеся в ней предвидения склонны осуществиться. С нынешнего временного пункта новейшей истории – через пятнадцать лет нашего дальнейшего сползания по ее наклонной плоскости – оправданно ли выглядят те предсказания? Подтверждаются или опровергаются сделанные в 1931 году прогнозы горькими событиями, произошедшими с тех пор?»[38]


Таким образом, в данной работе был рассмотрен роман «О дивный новый мир» как уникальное антиутопическое произведение, которое способно говорить о будущем не как о чем-то отдаленном, а как о неизбежно приближающемся. И как уже отмечалось, на примере антиутопий других англоязычных авторов в данной работе были выделены особенности романа Олдоса Хаксли.





Список литературы:


Хаксли О.
О дивный новый мир. // Хаксли О. О дивный новый мир. -М.: Тера - книжный клуб, 2002 с. 620.


Хаксли О.
Новеллы– Л.: Худож. Лит., 1985.


Бредбери Р.
451° по Фаренгейту// О скитаниях вечных и о земле. – М.: Правда, 1987.


Оруэлл Дж.
1984 // Дж. Оруэлл. 1984. Скотный двор. Т.1. – М.: Капик, 1992.


Уэллс Г.
Самовластие мистера Парэма// Собр. соч. в 15 т. Т.12 – М.: Правда, 1964.


Гнедовский М.
Философская мастерская Олдоса Хаксли // Путь. – 1995. – N8. – c.234-239.


Ивашева В. В
. Английская литература Великобритании ХХ века. – М.: Просвещение, 1967.


Лазаренко О.
Вперед смотрящие: (О романах-антиутопиях О. Хаксли, Дж. Оруэлла, А. Платонова) // Подъем. – 1991 – N9 – с.233-239.


Латынина Ю.
В ожидании Золотого Века. От сказки к антиутопии // Октябрь. – 1989. - N6 – с.177-187


Палиевский П. Гибель сатирика // Современная литература за рубежом. – М.: Сов. писатель, 1962.


Палиевский П.
Непрошенный мир(Послесловие к роману О. Хаксли «О дивный новый мир») // Иностранная литература. – 1990 – N4.-c.125-126.


Рабинович В. Ф.М.
Достоевский и О. Хаксли. Некоторые аспекты социально-философских исканий // Содержание и форма в языке и литературе. – Свердловск: УрГУ, 1987. – с.80-92.


Рабинович В.
Утопия и антиутопия ХХ века // Рабинович В. Зарубежная литература: Учебное пособие – Екатеринбург: УрГУ, 1991.


Ребикова Л.
О некоторых социально-политических тенденциях в антиутопии О. Хаксли «О дивный новый мир» // Вестник ЛГУ. Сер. История, языкознание, литературоведение. Вып. 3. –Л., 1986.


Спивак М.
Лазурное блаженство забытья: (Детство в антиутопиях ХХ века)


Шишкин А.
Есть остров на том океане: утопия в мечтах и в реальности // Утопия и антиутопия ХХ века. Вып. 1. – М.: Прогресс, 1990.



Шишкин А.
Бабуины жаждут? Перечитывая Олдоса Хаксли // Диапазон. – М., 1993. - №3 – 4.


A critical Simposium on Aldous Huxley // The London magazine. – 1955. – vol.2. - №8.


Browning W. – G.
Toward a Set of Standards for Antiutopian Fiction // Cithara. – 1970 – N10. – p. 18 – 32.


Burgum E. –B.
Aldous Huxley and his “Dying Swan ” // Burgum E. –B. The Novel and the World’s Dilemma. – N.-Y.: Oxford University Press, 1947.


Letters of Aldous Huxley. A memorial Volume. – L.: Chatto & Windus, 1965.


Huxley A.
Brave New World Revisited. – L.: Chatto & Windus. 1959.


Huxley A.
Proper studies. – L.: Chatto & Windus, 1949


Firshow P.
Aldous Huxley – satirist and Novelist. – Minneapolis: University of Minnesota Press, 1972.


Watts H. –H.
Aldous Huxley. – N.-Y.: Twayne Publishers, 1969.


[1]
Burgum E. –B.
Aldous Huxley and his “Dying Swan ” // Burgum E. –B. The Novel and the World’s Dilemma. – N.-Y.: Oxford University Press, 1947.


[2]
Browning W. – G. Toward a Set of Standards for Antiutopian Fiction // Cithara. – 1970 – N10. – p. 18 – 32.


[3]
Шишкин А.
Бабуины жаждут? Перечитывая Олдоса Хаксли // Диапазон. – М., 1993. - №3 – 4.


[4]
Оруэлл Дж.
1984 // Дж. Оруэлл. 1984. Скотный двор. Т.1. – М.: Капик, 1992. с. 94.


[5]
Оруэлл Дж.
1984 // Дж. Оруэлл. 1984. Скотный двор. Т.1. – М.: Капик, 1992.


[6]
Бредбери Р.
451° по Фаренгейту// О скитаниях вечных и о земле. – М.: Правда, 1987.с. 93.


[7]
Letters of Aldous Huxley. A memorial Volume. – L.: Chatto & Windus, 1965. p. 348.


[8]
Хаксли О. О дивный новый мир. // Хаксли О. О дивный новый мир. -М.: Тера - книжный клуб, 2002.


[9]
там же, с. 64.


[10]
там же, с. 189.


[11]
там же, с. 186


[12]
там же, с.188


[13]
там же, с. 190


[14]
там же, с.185


[15]
там же, с. 92.


[16]
там же, с. 187.


[17]
там же, 154.


[18]
там же, с. 212.


[19]
Оруэлл Дж. 1984 // Дж. Оруэлл. 1984. Скотный двор. Т.1. – М.: Капик, 1992. с. 29.


[20]
Бредбери Р.451° по Фаренгейту// О скитаниях вечных и о земле. – М.: Правда, 1987.с. 107.


[21]
Хаксли О. О дивный новый мир. // Хаксли О. О дивный новый мир. -М.: Тера - книжный клуб, 2002. с. 132.


[22]
Шестаков В. Социальная антиутопия Одоса Хаксли – миф и реальность // Новый мир. – 1969. – т.7. – с. 242.


[23]
Бредбери Р.451° по Фаренгейту// О скитаниях вечных и о земле. – М.: Правда, 1987.с. 57.


[24]
Хаксли О.
Новеллы– Л.: Худож. Лит., 1985. с. 342 – 343.


[25]
Firshow P.
Aldous Huxley – satirist and Novelist. – Minneapolis: University of Minnesota Press, 1972. – p. 119.


[26]
Хаксли О. О дивный новый мир. // Хаксли О. О дивный новый мир. -М.: Тера - книжный клуб, 2002, с. 88.


[27]
там же, с. 100.


[28]
тамже, с. 48.


[29]
Huxley A. Brave New World Revisited. – L.: Chatto & Windus. 1959. p. 164.


[30]
Letters of Aldous Huxley. – L.: Grover Smith, 1969. р. 605.


[31]
Huxley A. Brave New World Revisited. – L.: Chatto & Windus. 1959. p.155.


[32]
A critical Simposium on Aldous Huxley // The London magazine. – 1955. – vol.2. - №8. – p.61.


[33]
Watts H. –H. Aldous Huxley. – N.-Y.: Twayne Publishers, 1969. –p.31.


[34]
Huxley A. Proper studies. – L.: Chatto & Windus, 1949. – p. 23.


[35]
Хаксли О
. О дивный новый мир. // Хаксли О. О дивный новый мир -М.: Тера - книжный клуб, 2002 с. 17.


[36]
Huxley A. Proper studies. – L.: Chatto & Windus, 1949. – p. 269.


[37]
Хаксли О
. О дивный новый мир. // Хаксли О. О дивный новый мир. -М.: Тера - книжный клуб, 2002 с. 187


[38]
Huxley A. Brave New World Revisited. – L.: Chatto & Windus. 1959. p. 43.

Сохранить в соц. сетях:
Обсуждение:
comments powered by Disqus

Название реферата: Особенности романа О. Хаксли как антиутопии

Слов:6560
Символов:49213
Размер:96.12 Кб.