Автор: Зощенко М.М.
Я, братцы мои, зря спорить не буду, кто важней в театре -- актер,
режиссер или, может быть, театральный плотник. Факты покажут. Факты всегда сами за себя говорят.
Дело это произошло в Саратове или Симбирске, одним словом, где-то недалеко от Туркестана. В городском театре. Играли в этом городском театре оперу. Кроме выдающейся игры артистов, был в этом театре, между прочим, монтер -- Иван Кузьмич Мякишев.
На общей группе, когда весь театр в двадцать третьем году снимали на карточку, монтера этого пихнули куда-то сбоку -- мол, технический персонал, и постоишь. А в центр, на стул со спинкой, посадили тенора.
Монтер Иван Кузьмич Мякишев ничего на это не сказал, но в душе затаил некоторую грубость. Тем более что на карточку сняли его вдобавок мутно, не в фокусе.
А тут такое подошло. Сегодня, для примеру, играют "Руслан и Людмила". Музыка Глинки. Дирижер -- маэстро Кацман.
А без четверти минут восемь являются до этого монтера две знакомые ему
барышни. Или он их раньше пригласил, или они сами подошли -- неизвестно.
Так являются эти две знакомые барышни, отчаянно флиртуют и вообще просят
их посадить в общую залу -- посмотреть на спектакль. Монтер говорит:
-- Да ради бога, медам. Сейчас я вам пару билетов устрою. Посидите тут, у будки.
И сам, конечно, к управляющему. Управляющий говорит:
-- Сегодня выходной день. Народу пропасть. Каждый стул на учете. Не могу.
Монтер говорит:
-- Ах так, говорит. Ну, так я играть отказываюсь. Отказываюсь, одним словом,
освещать ваше производство. Играйте без меня. Посмотрим тогда, кто из нас важней
и кого сбоку сымать, а кого в центр сажать.
И сам обратно в будку. Выключил по всему т
будку и сидит -- флиртует со своими знакомыми девицами.
Тут произошла, конечно, форменная неразбериха. Управляющий бегает.
Публика орет. Кассир визжит, пугается, как бы у него деньги в потемках не взяли.
А бродяга, главный оперный тенор, привыкший всегда сыматься в центре,
заявляется до дирекции и говорит своим тенором:
-- Я в темноте петь тенором отказываюсь. Раз, говорит, темно -- я ухожу. Мне,
говорит, голос себе дороже. Пущай ваш монтер поет.
Монтер говорит:
-- Пущай не поет. Наплевать на него. Раз он центре сымается, то и пущай одной рукой поет, другой свет зажигает. Думает -- тенор, так ему и свети все время.
Теноров нынче нету!
Тут, конечно, монтер схлестнулся с тенором.
Вдруг управляющий является, говорит:
-- Где эти чертовы две девицы? Через них наблюдается полная гибель. Сейчас
я их куда-нибудь посажу, леший их забодай!
Монтер говорит:
-- Вот они, чертовы девицы! Только не через их гибель, а гибель через меня.
Сейчас, говорит, я свет дам. Мне энергии принципиально не жалко.
Дал он сию минуту свет.
-- Начинайте,-- говорит.
Сажают тогда его девиц на выдающиеся места и начинают спектакль.
Теперь и разбирайтесь сами, кто важнее в этом сложном театральном механизме.
Конечно, если без горячности разбираться, то тенор тоже для театра -- крупная
ценность. Иная опера не сможет даже без него пойти. Но и без монтера нет жизни на театральных подмостках.
Так что они оба-два представляют собой одинаковую ценность. И нечего тут
задаваться: дескать, я - тенор. Нечего избегать дружеских отношений. И cнимать
на карточку мутно, не в фокусе!