РефератыПолитологияГлГлобализация: смена политических акторов и типа управления

Глобализация: смена политических акторов и типа управления

Казаринова Д.Б.


Глобализация в современном политологическом дискурсе


Термин “глобализация” прочно вошел в научный и политический оборот, однако понимается он по-разному. Чаще всего глобализацию связывают с качественно новыми уровнями интегрированности, целостности и взаимозависимости мира, хотя это всего лишь часть более сложной и противоречивой картины.


Многие авторы, посвятившие труды проблеме глобализации, указывают на неточность самого этого термина. В самом деле, если и можно говорить о движении современного мира ко все большей целостности, то назвать эту тенденцию всеобщей и единственной никак нельзя. В настоящей работе об этом речь не идет. Но некоторые ученые крайне критично относятся к глобализации, говоря, что “слухи о глобализации сильно преувеличены”. Кроме того, вызывает возражения взгляд на глобализацию как на безальтернативный процесс или, по меньшей мере, доминирующую тенденцию. Они указывают на противонаправленные глобализации или параллельные ей процессы: экономическую и социальную демодернизацию, культурную фрагментацию и сегментацию (см.: Этос глобального мира, 1999). У многих также вызывает отторжение достаточно агрессивно пропагандируемая идеология глобализации.


Фундаментом экспансии мирового общества на международное сообщество служили как материальные, так и виртуальные новации, обобщаемые в политологическом дискурсе расплывчатым и неточным словом “глобализация”. В литературе 90-х гг. оно, по мнению российского исследователя А.Батурова, в различных сочетаниях обозначало по меньшей мере восемь основных тенденций и явлений:


1) объективное усиление проницаемости межгосударственных перегородок (феномены “преодоления границ” и “экономического гражданства”);


2) резкое возрастание объемов и интенсивности трансгосударственных, транснациональных перетоков капиталов, информации, услуг и человеческих ресурсов;


3) массированное распространение западных стандартов потребления, быта, само– и мировосприятия на все другие части планеты;


4) усиление роли вне-, над-, транс– и просто негосударственных регуляторов мировой экономики и международных отношений;


5) форсированный экспорт и вживление в политическую ткань разных стран мира тех или других вариаций модели демократического государственного устройства;


6) формирование виртуального пространства электронно-коммуникационного общения, резко увеличивающего возможности для социализации личности, то есть для непосредственного приобщения индивида (пассивно или интерактивно), где бы тот ни находился, к общемировым информационным процессам; [c.161]


7) возникновение и культивирование в сфере глобальных информационных сетей образа ответственности всех и каждого индивида за чужие судьбы, проблемы, конфликты, состояние окружающей среды, политические и иные события в любых, возможно, даже неизвестных человеку уголках мира;


8) возникновение “идеологии глобализации” как совокупности взаимосвязанных постулатов, призванных обосновать одновременно благо и неизбежность тенденций, “работающих” на объединение мира под руководством его цивилизованного центра, под которым так или иначе подразумеваются США и “группа семи” (Богатуров, 1999, с. 32).


Глобализацию можно представить в трех измерениях: 1) как объективную тенденцию мирового экономического, социального, политического и культурного развития; 2) как цель, выдвигаемую политическим руководством государств мира; 3) как методологию анализа развития стран и международных отношений – и не только анализа, но и выработки стратегии на государственном уровне, а также на уровне предприятий, имеющих стабильные интересы за пределами национальной экономики.


Как объективная тенденция глобализация отражает растущую взаимозависимость различных секторов мировой экономики, в результате чего развитие и стабильность одной национальной экономики становятся невозможными без развития и стабильности других.


Как цель глобализация представляет собой сознательную политику государств, укрепляющую интеграционную сплоченность мира и в итоге ведущую к возникновению единой мировой экономики. Пока вопрос ставится таким образом только в научных дискуссиях, а не на государственном уровне. Тем не менее перед мировым сообществом уже встает задача выработать разумный подход к глобализации, создать взаимовыгодные механизмы управления этой тенденцией, сформулировать свои национальные интересы и понять место своей страны в этом процессе.


Как методология концепция глобализации дает аналитикам, хозяйственникам и политикам новую основу, позволяющую яснее понять, в каком направлении развиваются международные отношения, в каком состоянии находится экономика страны или отдельного предприятия, положительные и отрицательные последствия для международной безопасности, экономического развития государства или корпорации (Богатуров, 1999, с. 50).


Простой обзор проявлений глобализации позволяет подразделить их на материальные (объективные) и виртуальные (манипуляционные). К первым относится все, что касается реального движения финансовых потоков и его обеспечения, трансферта технологий, товаров и услуг, массовых миграций, строительства глобальных информационных сетей и т. п. Ко вторым – содержательное наполнение этих сетей, распространение определенных ценностей и оценочных стандартов, формирование и продвижение предназначенных международному общественному мнению психологических и политико-психологических установок. Очевидно, глобализация – это не только то, что существует на самом деле, но и то, что людям предлагают думать и что они думают о происходящем и его перспективах. [c.162]


Последнее уточнение важно. В самом деле, если материальные проявления глобализации не вызывают сомнений, так как их ежечасно подтверждает жизненная практика, то ряд “выводов”, формально апеллирующих к материальной стороне глобализации, не кажутся ни безупречными, ни единственно возможными вариантами понимания действительности. Во всяком случае, в той мере, в какой позволяют судить опыт и анализ ситуации на пространстве новых государств в зоне бывшего СССР, и в частности в России. К такому же эффекту приводят и размышления о необходимости анализировать международные отношения выходя за рамки системного взгляда на реальность.


Целесообразным представляется остановиться на трех проблемах теории глобализации, кажущихся приоритетными и в то же время наиболее дискуссионными: кризис и устаревание государства; модернизация и вестернизация как естественный результат; “демократическая однополярность” как предпочтительный способ самоорганизации международной структуры.


Сдвиг к ценностям постмодерна, обусловленный государством благосостояния и убыванием отдачи экономического роста и знаменующий упадок протестантской этики, спровоцировал (по Р.Инглхарту) изменение передовыми индустриальными странами своих социально-политических траекторий в двух кардинально важных отношениях: системе ценностей и институциональной структуре. Здесь идет речь о пределах развития иерархических бюрократических организаций, способствовавших созданию современного общества. “Бюрократическое государство, дисциплини-рованная олигархическая политическая партия, сборочная линия массового производства, профсоюз старого образца и иерархическая корпорация сыграли неимоверно важную роль в мобилизации и организации энергии масс людей; они сделали возможными промышленную революцию и современное государство. Но они подошли к поворотному пункту – по двум причинам: во-первых, они приближаются к пределам своей функциональной эффективности; а во-вторых – к пределам их массового приятия” (Инглхарт, 1997, с. 10).


В условиях перехода развитых западных обществ к постмодерну, в странах ЦВЕ и прежде всего в СССР гипертрофированная бюрократия парализовала адаптационные и инновационные процессы. Проявления убывающей эффективности иерархических, централизованных бюрократических институтов можно видеть на всем пространстве индустриального общества. Одна причина упадка классических бюрократических институтов индустриального общества состоит в том, что они по своей внутренней сути менее эффективны в обществах высоких технологий с высокоспециализированной рабочей силой, чем на первых стадиях индустриального общества. Но другая причина – в том, что они также стали менее приемлемы для людей в обществе постмодерна с их изменившимися ценностями.


Можно высказать ряд положений, подтверждающих изменение роли государства в сторону ее минимизации. Во-первых, нужно ли государство в условиях, когда каждый гражданин в отдельности может напрямую обратиться для защиты своих интересов в международные правозащитные, судебные и другие органы – от Международной амнистии до Международного суда. Во-вторых, в стабильной Западной Европе убедительно звучат слова о необходимости защищать не всесильное государство от людей, а наоборот. В-третьих, [c.163] надгосударственные и трансгосударственные субъекты (международные финансовые институты и ТНК) действительно обладают ресурсами, которые намного превосходят возможности большинства государств. Поэтому их суверенитет, во всяком случае экономический, становится фиктивным. Наконец, в-четвертых, как отмечают исследователи, “обычное” государство не способно регулировать межэтнические отношения, которые успешнее разрешимы в рамках надгосударственных общностей. Но там, где ситуация нестабильна и опасна, у идеи отмирания государства нет прочной основы, поскольку ослабление государственного начала в нестабильных обществах грозит распадом страны.


В современном мире четко прослеживаются амбивалентные процессы. С одной стороны, ХХI век единодушно отождествляют с дальнейшим расширением и слиянием мировых рынков капитала, информации и услуг, с еще большим усилением экономической взаимозависимости, с растущими возможностями передвижения и общения людей. С другой – речь идет о растущем разрыве в уровнях благосостояния развитых и отстающих стран; больше того, финансовый кризис, потрясший два года назад Юго-Восточную Азию, показал, что даже страны, которые в 80-е годы, казалось, резким рывком приблизились к ведущим экономическим державам мира, уязвимы перед стихией глобального рынка.


Дебаты о глобализации принимают наиболее острые формы, именно когда речь заходит о судьбах национального государства. Никто не отваживается прямо утверждать, будто уменьшение роли национального государства – к лучшему, но по логике дискурса получается, что оптимизм по отношению к перспективам экономической глобализации чаще всего сочетается с пессимистическим взглядом на будущее национального государства. Основной интенцией выступает сужение компетенции национального государства.


Однако масштабы этого явления оцениваются по-разному. Возможно рассмотрение национальных государств в качестве “приводных ремней” глобального хозяйства, а в мировом масштабе функционально уподобляются муниципалитетам, поддерживающим необходимую бизнесу инфраструктуру (Cox, 1996, р. 302; Hirst, Thompson, 1995, р. 414). Существует и противоположное мнение (примером которого может служить высказывание ученого Р.Кили), что “рост могущества ТНК привел к появлению новой глобальной экономики, в которой национальное государство не только теряет свое могущество, но и становится анахронизмом” (Kiely, 1998, p.97). Насколько реально страдает государственный суверенитет, и застопорится ли этот процесс или будет продолжаться до своего логического завершения, то есть до превращения национального государства в некий символ, присутствующий лишь на картах административного деления мира – вот вопрос, на который ищут ответ все политологи, занимающиеся проблемой “размывания” государства.


В ответах на эти вопросы наибольшей радикальностью позиций среди адептов глобализации выделяется один из ведущих в мире специалистов по стратегии бизнеса Кеничи Омаэ, автор книг “Мир без границ” и “Конец национального государства” (см.: Ohmae, 1990; Ohmae, 1995). Вторая книга Омаэ – это манифест подчинения государственной власти интересам международного бизнеса, Государство, полагает К.Омаэ, превращается в “ностальгическую [c.164] фикцию”: оно, может быть, и сохраняет известный политический смысл, но полностью девальвируется с точки зрения экономики (Ohmae, 1995, р.12). Автор предлагает отказаться от “картографических иллюзий” и смириться с неизбежностью размывания экономических границ под воздействием четырех факторов, или “четырех И”: Инвестиций, Индустрии, Информационных технологий и Индивидуального потребления (понятие “индустрия” призвано обозначить экспансию транснациональных корпораций и присутствует здесь только благодаря своей первой букве).


Основные возражения высказываниям автора вызваны тем, что мерилом слабости национального государства К.Омаэ считает силу транснационального бизнеса; из этого должно было бы следовать и обратное: силе государства соответствует слабость ТНК и мировых рынков. Следует указать на спорность такого подхода (“или-или”) (см.: Sassen, 1996, р. 28-29). Речь должна скорее идти о том, что функции государства в условиях глобализации видоизменяются: оно частично утрачивает прежние функции регулятора экономической жизни, но сохраняет контроль над территорией и населением в том, что касается соблюдения законопорядка, нерушимости границ, паспортного и визового режимов, сбора налогов и т. д. Примером этого может служить мнение, высказанное М. Рогальски: “На деле происходит не ослабление государств, а изменение государственных функций; государство все чаще играет ведущую роль в адаптации национальной производственной системы к требованиям международной конкуренции” (Rogalski, 1997, p. 15).


Логически возникают вопросы: корректно ли вообще сопоставлять объем прерогатив национального государства как институциональной формы политической власти на четко ограниченной территории с финансовым и экономическим могуществом транснациональных фирм и рынков, не знающего территориальных границ и, если можно, то с помощью каких методов? Государственные институты и международные экономические отношения до сих пор эволюционировали в форме параллельных и взаимодополняющих процессов.


Если рассматривать глобализацию в рамках развития мировой системы капитализма, то наблюдающееся в наши дни ослабление суверенитета национальных государств в экономической сфере предстает лишь фазой этого развития, в которой реализуются неолиберальные идеи. Американский социолог Филип Макмайкл, к примеру, считает глобализированное развитие новой формой стабилизации капитализма, которая в 80-х годах сменила прежнюю модель развития, основанную на делении человечества на Первый, Второй и Третий миры (см.: МсМichael, 1996, р. 25-61). Некоторые исследователи вообще видят в глобализации побочный эффект политики хозяйственной дерегуляции, которую государства проводят ради более экономного расходования бюджетных средств на социальные программы (Scott, 1997). Действительно, при одних обстоятельствах национальные государства сознательно и целенаправленно увеличивают соци

альные издержки, а при других – сокращают их. Поэтому, если участие государства в экономике ослабевает, а собираемость налогов снижается, это свидетельствует скорее лишь об ослаблении хозяйственной роли данного государства в данной конкретной исторической ситуации, а не об ограничении суверенитета национального государства как такового. [c.165]


В этом контексте возникают два ключевых вопроса: 1) не разрушает ли государство таким образом самое себя? 2) где пределы подобного саморазрушения? Ответ кажется очевидным: в коллапсе государства заинтересован транснацио-нальный капитал. Однако даже апологеты глобализации понимают, что и национальный, и транснациональный капитал нуждаются в использовании государственных институтов и норм. Даже К.Омаэ, выступающий за “регионы-государства” как локомотивы экономического прогресса, которые тянут за собой другие внутринациональные территории, допускает: если центральные власти будут проводить правильную политику (создавать наилучшие возможности ради получения максимальной общей выгоды), продвинутые регионы вполне могут стать “лучшими друзьями национальных государств” (Ohmae, 1995, р. 100).


Профессор Биркбекского колледжа Лондонского университета Пол Херст и главный редактор журнала “Economy and Society” Грэм Томпсон подчеркивают, что большинство ТНК располагают базами в национальных экономиках и потому напрямую зависят от национальных государств. Сколь бы глобальными ни были их операции, эти корпорации не в состоянии создать все необходимые им условия (например, социальные, правовые и т.д.) внутри страны. Более того, чем шире экспансия ТНК в другие суверенные государства, тем сильнее корпорации зависят от согласия заинтересованных стран в вопросе о целях, нормах и принципах управления международным бизнесом.


Р.Инглхарт отмечает, что одним из самых поразительных феноменов последних двух столетий было стремительное расширение пределов управления. Индустриальные общества становились все более централизованными, иерархичными и бюрократизированными. До недавнего времени высокоцентра-лизованные, управляемые государством хозяйственные системы и общества казались логическим завершением, к которому устремлена модернизация. Но в течение 1980-х гг. дальнейшая экспансия государства достигла точки убывания отдачи – как в функциональном отношении, так и в смысле массового приятия. Сначала они натолкнулись на растущую политическую оппозицию на Западе, а затем последовал ее полный крах в восточном блоке.


Массовое производство на линии поточной сборки и массовое бюрократическое производство являлись двумя ключевыми организационными инструментами индустриального общества, которые в начальной фазе модернизации приносили высокую отдачу, позволяя фабрикам производить миллионы вещей, а правительствам – обрабатывать миллионы индивидов посредством стандартизированных рутинных процедур во всех сферах общества. Но тенденция к бюрократизации, централизации, а также к государственной собственности и контролю обратилась вспять. “Современные хозяйственные системы теряют свою эффективность, когда общественный сектор становится подавляющим. А общественное доверие к иерархическим институтам убывает, сходя на нет на всем пространстве передового индустриального общества” (Инглхарт, 1997, с. 12).


Этому вопросу посвящен последний по времени доклад Римскому клубу, занимающемуся глобальными проблемами человечества, – “Способность управлять”. До сих пор правительства были вовлечены в решение глобальных [c.166] проблем лишь отчасти. В докладе приводится довод о том, что именно сейчас необходимы немедленные радикальные изменения ключевых аспектов управления. Современная политическая философия, по мнению автора доклада И.Дрора, до сих пор не смогла предложить адекватное решение сложных проблем, с которыми столкнулось человечество, таких, например, как “мировое равенство”.


Интересы человечества являются здесь новой важной концепцией, которая понимается как новая конструктивная замена интересов государства. Человечество в этой концепции предстает как единое целое со своими потребностями и запросами, которые должны продвигаться органами управления на всех уровнях как одна из основных задач, а также устанавливает безусловные моральные императивы, связывающие все формы управления.


Результатом глобальных изменений стали многие проблемы управления, требующие фундаментального пересмотра, например, проблема прав человека, культурного плюрализма, солидарности. В изменившейся социально-экономической (новая экономика и новый социальный порядок) и культурной среде (смена ценностей и идеологий), носящей вполне непредсказуемый характер, необходимо находить адекватные политические решения. Иезекиль Дрор делает неутешительный вывод: “Ни одно из существующих правительств не готово к подобным неожиданным радикальным переменам” (Дрор, 1996, с. 7).


Правительства зачастую оказываются в политическом тупике из-за того, что даже в современных демократических обществах на них оказывают сильное давление в поддержку недальновидных действий, которые в долговременной перспективе могут иметь серьезные последствия. Многие развивающиеся страны попадают в безвыходную ситуацию под давлением таких международных институтов как МВФ и Всемирный банк, осуществляя политику, не удовлетворяющую собственным интересам. Следовательно, необходима адаптация внеположенных идей и институтов к местной политической культуре.


Но некоторые общие элементы политической культуры должны быть развиты везде, чтобы служить базисом для глобального управления и продвижения интересов человечества во все более интегрирующемся мире. И.Дрор не делает акцент на том, какими именно должны быть эти элементы, для него это скорее всего очевидно – западные. Однако необходимо найти некий компромисс ценностей с тем, чтобы они были адекватно и глубоко восприняты всем многообразием политических культур. Глобальная перестройка подразумевает, что правительства будут постоянно сталкиваться с вопросами ценностных ориентаций, касающихся глобальной справедливости, окружающей среды, общества; они должны быть уполномочены принимать ответственные решения в соответствии с согласованными правилами и признанными этическими приоритетами. Все меры, предлагаемые для достижения идеала нового управления, сводятся к следующему: 1) расширение и углубление системы международного законодательства, в том числе и уголовного; 2) усиление глобального управления через создание соответствующих наднациональных институтов, а также 3) соответствующее “воспитание” новых политических элит, политическое мышление которых должно полностью охватывать юридические вопросы, учреждения и ресурсы, а также оставлять место для осуществления больших проектов на долгосрочную общечеловеческую перспективу. [c.167]


Главной же особенностью предполагаемого будущего управления станет “управление без управляющих”. В пользу этого утверждения ученые приводят следующие доводы. Две мировые войны поставили государства перед необходимостью безотлагательно создать наднациональные, надрегиональные и надблоковые системы управления, каковыми сначала была Лига Наций, а затем ООН. Неспособность этих организаций обеспечить международную безопасность в разделенном мире постоянно подталкивала социальную и политическую мысль к поиску принципов и формул более совершенного мирового порядка. После Второй мировой войны многие ученые полагали, что для решения этой проблемы необходимо прежде всего усовершенствовать деятельность ООН как органа, “правящего” наподобие некого “мирового правительства”.


Со временем становилось все яснее, что подобное “правление”, одновременно централизованное и консенсусное, воплотить в жизнь невозможно. Проблему начали формулировать иначе: как необходимость создать систему “управления” отдельными сферами международной жизни в качестве более мягкой формы принятия решений, взаимоприемлемых для национальных государств. Так возможно ли управление без управляющих? В таком случае было бы бесполезно действовать только через правительственные органы, обязанные стоять на страже официально декларируемых национальных интересов. В действительности современному миру свойственна множественность уровней и типов управления, которая отлична и от моделей принятия решений международными организациями, и от простого диктата мирового рынка. В этом мире, по мнению Херста и Томпсона, управление вбирает в себя все имеющиеся институты и практические функции: общественные и частные, государственные и негосударственные, национальные и интернациональные; но при этом национальное государство по-прежнему играет постоянную и важную роль связующего звена между действующими лицами мировой политики. Оно устраняет расхождения между ними, ибо вправе делегировать часть своих функций как международному сообществу (вверх), так и субнациональным структурам (вниз).


По мысли авторов, управление возможно на пяти уровнях – от международного до локально-регионального – посредством: соблюдения межгосударственных соглашений, особенно между странами Европы, Северной Америки и Японией; усилий значительного числа государств, создающих международные регулирующие организации типа ВТО или ГАТТ; региональных торгово-экономических ассоциаций и союзов вроде ЕС и НАФТА; использования национальных рычагов и институтов типа Ассоциации Рэнд (Research and Development – REND) в США; проведения внутригосударственной региональной политики для развития местных промышленных центров. Такая система управления, подчеркивают Хёрст и Томпсон, отвечает интересам большого и малого бизнеса, активно внедряющегося на мировые рынки, где им больше всего нужны стабильность и безопасность (Hirst, Thompson, 1995, р. 429-430).


Сочленить все эти уровни способно только национальное государство, ибо лишь оно в той или иной форме присутствует на каждом из них. Поэтому некоторые схемы глобального управления (например, руководителя Института развития и мира при Дуйсбургском университете Д. Месснера) ставят национальное государство [c.168] в центр мировых связей. Месснер видит в нем средоточие отношений между всеми политическими акторами международного сообщества: ООН и ее различными учреждениями, региональными союзами, субнациональными (локальными) органами, многонациональными концернами, банками, неправительственными организациями, средствами массовой информации, различными группами интересов, научными центрами и т. д. Их скоординированные усилия следует направлять на решение четырех главных задач управления в процессе глобализации: определение рамок мирового порядка, в котором международный бизнес не “приватизировал” бы политику; более эффективное, чем прежде, реагирование на глобальные вызовы (загрязнение окружающей среды, массовые миграции, торговля оружием и др.); формирование “глобальной правовой государственности” на основе западных традиций правового государства; использование принципов управления при решении национальными государствами региональных и локальных проблем (см.: Messner, 1999, р. 10-13).


Одновременно исследователи отмечают “дефицит демократического контроля” в деятельности международных организаций и не видят реальной возможности добиться, чтобы они стали подотчетны национальным гражданским обществам (Keohane, 1998, р. 92-94). Интерпретация этой максимы весьма прозрачна. Немецкий политолог Франц Нушелер обращает внимание на противоречие между “глобальным управлением” и “сверхдержавным управлением” (Nuscheler, 1998), а американский политолог Стивен Уолт указывает, что в последнее десятилетие Соединенным Штатам настолько понравилось быть “номером один” в мировой политике, что теперь они исполнены решимости сохранить за собой это место (Walt, 1998, р. 43). “Определения “международный” и “транснациональный” стали в последнее время означать “американизированный””, – прямо заявляют многие публицисты и политики. Кстати, вероятно, не случайно понятие “всемирное правление” (world government) включено в словник “Энциклопедии Американа”, но отсутствует в “Энциклопедии Британника”. Поэтому, говоря об упадке национального государства и необходимости глобального управления с его участием, следует видеть, что эту проблему целесообразно обсуждать с точки зрения не только “чистой” теории, оперирующей категориями и понятиями, но и реальной политики, где весь мир – (по удачному выражению З. Бжезинского) огромная “шахматная доска”, а игроки преследуют свои собственные, вовсе не абстрактные интересы.


В науке давно известен парадокс: с увеличением объема знаний о предмете возрастает количество публикаций о нем. В полной мере это относится к проблемам глобализации, “размывания” национального государства, нового управления, смены политических акторов различного уровня, смены политических акторов различного уровня. Новые тенденции, которые только нарождаются в мире, но уже стали неоспоримой реальностью, требуют их концептуализации . В настоящей статье сделана попытка разобраться в этих вопросах и выявить некоторые, кажущиеся приоритетными, направления того огромного количества исследований, относящихся к сравнительно новому направлению политической мысли – глобалистике. [c.169]


Список литературы


Богатуров А. Синдром поглощения в международной политике // Pro et Contra. – 1999. – Т. 4. – № 4.


Дрор И. Способность управлять. Резюме доклада Римскому клубу // Глобальное управление для устойчивого развития. – Новосибирск, 1996.


Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. – 1997. – №4.


Этос глобального мира / Сост. и ред. В.И.Толстых. – М., 1999.


Cox R.W. Global perestroika // Approaches to World Order / R.W. Cox, T.J. Sinclair (eds.). – Cambridge, 1996.


Hirst P., Thompson G. Globalization and the Future of the Nation State // Economy and Society. – 1995. – Vol. 24. – № 3.


Keohane R.O. International Institutions: Can Interdependence Work? // Foreign Policy. – 1998, Spring. – № 110.


Kiely R. Globaliztion, post-Fordism and the contemporary context of development // International Sociology. – 1998. № 1.


MсМichael Ph. Globalization: Myths and Realities // Rural Sociology. – 1996. – Vol. 61. – № 1.


Messner D. Globalisierung, Global Governance und Entwicklungspolitik // Politik und Gesellschaft. – 1999. – № 1.


Nuscheler F. Global Governance versus Superpower Governance // Internationale Politik. – 1998. – № 11.


Ohmae K. The Borderless World: Power and Strategy in the Interlinked Economy. – N.Y., 1990.


Ohmae K. The End of the Nation State: The Rise of Regional Economies. – L., 1995.


Rogalski M. Mondialisation: Presentation et remarques complementaires // Pensee. – 1997. – № 309.


Sassen S. Losing Control?: Sovereignty in an Age of Globalization. – N.Y., 1996.


Scott A. Globalization: Social Process or Political Rhetoric? // The Limits of Globalization: Cases and Arguments. – L.; N.Y., 1997.


Walt S.M. International Relations: One World, Many Theories // Foreign Policy. – 1998, Spring. – № 110.

Сохранить в соц. сетях:
Обсуждение:
comments powered by Disqus

Название реферата: Глобализация: смена политических акторов и типа управления

Слов:3646
Символов:30511
Размер:59.59 Кб.