РефератыПолитологияАтАтлантизм, его характеристика

Атлантизм, его характеристика

Атлантизм


Атлантистская линия в геополитике развивалась практически без всяких разрывов с классической англо-американской традицией (Мэхэн, Маккиндер, Спикмен). По мере становления США мировой державой послевоенные геополитики-атлантисты лишь уточня­ют и детализируют частные аспекты теории, развивая прикладные сферы. Основополагающая модель «морской силы» и ее геополити­ческих перспектив превращается из научных разработок отдельных военно-георафических школ в официальную международную поли­тику США.


Вместе с тем американские геополитики порывают с учением Маккиндера о «географической инерции» для того, чтобы опреде­лить весь земной шар как сферу безопасности США. Если британс­кие и германские геополитики оправдывали стремление Англии и Германии к господству тезисами о «единстве краевой зоны» или «жизненном пространстве», необходимом для германского народа, то американские последователи геополитической доктрины безого­ворочно требовали и требуют господства США над всеми стратеги­ческими районами планеты.


Составной частью американской геополитической доктрины ста­новится учение о всеобщности американских стратегических инте­ресов и о «необходимости» для Соединенных Штатов баз, располо­женных на достаточно далеком расстоянии от американских морс­ких и сухопутных границ. Специфической чертой американской гео­политики стало главным образом не оправдание тех или иных от­дельных захватов США, не только борьба за передел мира, но и борьба за мировое господство. Американские геополитики утверж­дают, что география стала «глобальной», то есть охватывающей весь земной шар.


Среди многих изданий, отражающих эту тенденцию в американ­ской геополитике и, в частности, в прикладной картографии, от­метим уже упомянутый сборник «Компас» под редакцией амери­канских геополитиков Вейгерта и Стефансона, посвященный «гло­бальной» географии, а также такие издания, как «Атлас глобальной географии»
Рейсса и «Атлас мировой стратегии»
Гаррисона. Во всех этих изданиях наблюдается общая тенденция — доказать, что инте­ресы «безопасности» и сохранения «американского образа жизни» («жизненного уровня», который у американских геополитиков за­менил «жизненное пространство» Хаусхофера) требуют мирового господства США.


В американской политической картографии становится принято изображать карту мира в непривычной для всех форме: Америку помещают в центре, а по обеим сторонам от нее — Тихий и Атлан­тический океаны. При этом «Западное полушарие» произвольно «ра­стягивается» от Ирана до Шанхая и Нанкина, а сферой американс­ких интересов оказывается и Юго-Восточная Азия («западная окра­ина Тихого океана»), и восточное Средиземноморье («восточная окраина западного мира»). То обстоятельство, что при таком изображении приходится разрывать Старый Свет надвое, открывая Ев­ропу от Азии или Дальний Восток от Ближнего Востока, нисколько не смущает американских геополитиков. С целью обоснования пре­тензии североамериканского империализма на мировое господство американские геополитики, как, например, Вейгерт, Тейлор и Спикмен, учат, что в основе историко-географического развития" лежит изменение средств сообщения.


В связи с этим меняется тематика географических штудий: аме­риканские геополитики отказываются рассматривать географию от­дельных государств, которые, по их мнению, не являются более самостоятельными географическими единицами. Конечно, в спра­вочных целях полезно знать, что представляет собой каждое госу­дарство, действующее как обособленная единица в международных отношениях. Но для американских геополитиков это — пережиток предшествующих веков, когда еще не было средств преодолевать расстояние. Вместо географии отдельных государств американские географы преподносят в своих книгах вариант «страноведения», в котором под «странами» понимаются группы государств, занимаю­щие обширную территорию или область. Американский эконом-географ Баш,
автор книги «Цена мира»,
называет это «интегрирова­нием» связанных между собою областей. В этом «интегрировании» нет ничего нового; германские геополитики, выдвигавшие в свое время так называемую «теорию больших хозяйственных целых», шли по той же линии. Германские геополитики в 30-х гг. пытались дока­зывать, развивая мысли Челлена и Хаусхофера, что малые страны Европы экономически нежизнеспособны и что единственный вы­ход для «малых народов Европы» заключается в добровольном отка­зе от «экономического суверенитета» и подчинении их «руковод­ству» со стороны Германии, подобно тому как народы Америки или Азии приняли «руководство» США и Англии (мандаты или доктри­ну Монро).


Общим местом американской геополитики и политической гео­графии сделалось утверждение, что Соединенным Штатам недоста­ет многих важнейших сырьевых материалов, доступ к которым дол­жен быть обеспечен, если США намерены сохранить безопасность в экономическом и политическом отношениях. В атомном веке, рас­суждают американские геополитики из Йельского и других универ­ситетов и академий Америки — Вейгерт, Питти, Спикмен и др., — безопасность США может быть обеспечена только закреплением за Америкой важнейших «центров силы», под которыми следует по­нимать центры сосредоточения важнейших видов стратегического сырья. Показательны в этом отношении труды ИсайиБоумена
,
счи­тающего себя основателем американской политической географии. Боумен — автор многих книг по политической и экономической географии, в прошлом либерал, сторонник доктрины президента Вильсона, директор Американского географического общества, затем президент одного из богатейших высших учебных заведений США — Университета им. Джона Гопкинса. В январе 1946 г. на стра­ницах журнала «Форин афферс» Боумен выступил со статьей на тему «Стратегия территориальных решений»,
в которой выдвинул учение о «географических центрах силы», где расположены важней­шие стратегические ресурсы: нефть, каучук, олово, урановая руда.


Хотя в Англии и были долгое время склонны считать Маккиндера основателем «истинной» геополитики и оспаривать у Хаусхофера и Челлена приоритет в этой области, послевоенные британские ав­торы выражали сожаление по поводу забвения ее уроков британс­кими исследователями и политиками. Так, профессор Манчестерского университета Вальтер Фицджеральд
писал в предисловии к своей книге «Новая Европа»,
изданной в 1945 г.: «Британские исследовате­ли политической географии могут убедиться, не без удивления, что в Англии очень мало было сделано для определения предмета поли­тической географии... Этот факт решительно контрастирует с поло­жением вещей в Соединенных Штатах и Германии». Фицджеральд не только цитирует германских геополитиков Маулля, Зигера и их предшественников, не только заимствует у них определение пред­мета геополитики как «науки об обусловленности отношений меж­ду государствами их географической судьбой», но и старается очер­тить собственную геополитическую традицию Британии и США. Он, в частности, напоминает, что и в Англии были свои геополитики на протяжении более чем четверти века — Фаусетт и Голдич — ав­торы книг о границах и способах их формирования.


Исходя из ряда положений, выдвинутых Маккиндером, британ­ские геополитики особенно заинтересовались проблемой «геогра­фических единств».
В противоположность американским геополити­кам, утверждающим «взаимосвязь» мировых путей и стратегических ресурсов, их британские коллеги возвращаются к исконной «теории больших хозяйственных целых». Англия, по их мнению, принадле­жит одновременно к двум таким географическим единствам. Одним из них британские геополитики считают Западную Европу, Англию и Америку, — это единство они называют «атлантическим един­ством», говоря в этой связи об «атлантических связях», «атланти­ческой культуре», «атлантических путях», в центре которых нахо­дится Англия. Историк Уильямсон

,
автор работы «Океан в английс­кой истории»,
развил точку зрения, согласно которой Англия имеет законное право претендовать на руководство атлантическими стра­нами, так как связывает их воедино; по отношению к США Англия является страной — носителем европейской культуры и географи­ческих судеб Европы; по отношению к Европе Англия является как бы форпостом США и, таким образом, естественным представите­лем американо-атлантической культуры.


Развитие чисто атлантистской линии в геополитике после 1945 г. в основном представляло собой развитие тезисов Спикмена. Как и сам он начал разработку своих теорий с коррекций Маккиндера, так и его последователи в основном корректировали его собствен­ные взгляды.


В 1956 г. ученик Спикмена Д. Мейниг

опубликовал труд «Хартленд и римленд в евразийской истории».
Здесь Мейниг специально под­черкнул, что «геополитические критерии должны особо учитывать функциональную ориентацию населения и государства, а не только чисто географическое отношение территории к Суше и Морю»6
. В таком подходе весьма заметно влияние Видаль де ла Блаша. Мей­ниг говорит о том, что все пространство евразийского римленда делится на три типа по своей функционально-культурной предрас­положенности:


1. Китай, Монголия, Северный Вьетнам, Бангладеш, Афганис­тан, Восточная Европа (включая Пруссию), Прибалтика и Каре­лия — пространства, органически тяготеющие к хартленду.


2. Южная Корея, Бирма, Индия, Ирак, Сирия,
Югославия — геополитически нейтральны.


3. Западная Европа, Греция, Турция, Иран, Пакистан, Таи­ланд — склонны к талассократическому блоку7
.


В 1965 г. другой последователь Спикмена У. Кирк

выпустил кни­гу8
, название которой повторяло название знаменитой статьи Мак­киндера «Географическая ось истории».
Кирк развил тезис Спикмена относительно центрального значения римленда для геополитичес­кого баланса сил. Опираясь на культурно-функциональный анализ Мейнига и его дифференциацию «береговых зон» относительно «теллурократической» или «талассократической» предрасположенности, Кирк выстроил историческую модель, в которой главную роль иг­рают прибрежные цивилизации, от которых культурные импульсы поступают с большей или меньшей степенью интенсивности внутрь континента. При этом «высшие» культурные формы и историческая инициатива признаются за теми секторами «внутреннего полумеся­ца», которые Мейниг определил как «талассократически ориенти­рованные».


После второй мировой войны, особенно в 70—90-е гг., предпри­нимались попытки переосмысления методологических основ геопо­литических трактовок международных отношений. Например, аме­риканский исследователь Л. Кристоф

утверждал: «Современные гео­политики смотрят на карту, чтобы найти здесь не то, что приро­да навязывает человеку, а то, на что она его ориентирует»9
.


Развитие геополитических взглядов применительно к ядерной эпохе мы встречаем у другого представителя той же американской школы Колина С. Грэя

,
посвятившего этой проблеме несколько ра­бот, выдержанных в ключе обоснования гегемонистских притяза­ний США на мировой арене. В своей книге «Геополитика ядерной эры»
он дает очерк военной стратегии США и НАТО, в котором ставит планетарное месторасположение ядерных объектов в зависи­мость от географических и геополитических особенностей регионов. В середине 70-х гг. Грэй назвал геополитику наукой о «взаимосвязи между физической средой в том виде, как она воспринимается, изменяется и используется людьми и мировой политикой»10
. Как считал Грэй, геополитика касается взаимосвязи международной политической мощи и географического фактора. Под ней подразу­мевается «высокая политика» безопасности и международного по­рядка; влияние длительных пространственных отношений на возвы­шение и упадок силовых центров; то, как технологические, поли­тико-организационные и демографические процессы сказываются на весе и влиянии соответствующих стран11
.


При всем сохранившемся влиянии традиционных идей и кон­цепций возникли новые разработки и конструкции, построенные на понимании того, что с появлением авиации и особенно ядер­ного оружия и средств его доставки традиционные модели, в ос­нове которых лежал географическо-пространственный детерми­низм, устарели и нуждаются в серьезной корректировке. Наиболее обоснованные аргументы в пользу этой точки зрения выдвинул А.П. Северски

.
В его геополитическом построении мир разделен на два огромных круга воздушной мощи, сконцентрированных соот­ветственно на индустриальных центрах США и Советского Союза. Американский круг покрывал большую часть Западного полуша­рия, а советский — большую часть Мирового Острова. Оба они обладали приблизительно равной силой над Северной Америкой и Северной Евразией, которые, по мнению Северски, в совокупно­сти составляют ключ к мировому господству12
.


Технологические нововведения в военной области продиктовали необходимость применять глобальный подход к проблемам безопас­ности. Его использование дало повод ряду ученых по-новому трак­товать геополитику. Американский исследователь Д. Дедни

,уделяя главное внимание роли технического фактора в отношениях между географической средой и политическими процессами, рассуждает следующим образом: «Геополитическая действительность служит фо­ном для географии и технологии. Он придает форму, прокладывает русло и предполагает осуществление политической власти во мно­гом тем же самым образом, как горные хребты, мосты и фортифи­кационные сооружения воздействуют на армию во время сражения.


Они не полностью определяют результат, но благоприятствуют раз­личным стратегиям... неодинаково... География планеты, конечно, не изменяется. Но значение естественных особенностей планеты в борьбе за военное превосходство и безопасность изменяется с тех­нологическими изменениями в человеческой возможности разру­шать, перевозить и сообщать. Без сильного чувства технологии гео­политика вырождается в земной мистицизм»13
.


Глобализация геополитики с техницистских позиций характерна для военных стратегов НАТО. Примечательно высказывание одного из них: «В геополитике ядерного сдерживания технология сменила географию по значению, в то время как психологические аспекты основной политики с позиции силы достигли доминирующего вли­яния в их стратегическом политическом курсе. Технология не может явно заменить географические признаки. При всем этом технология ядерного века оказалась настолько революционной в своем влиянии на географию, что практически сменила ее в качестве основного фактора геополитики»14
. Это заявление преследует цель приспосо­бить геополитику к «политике с позиции силы», отдать решитель­ный приоритет роли технологии и, таким образом, допустить, что геополитические отношения возникли «натуралистически», без вме­шательства социальных и политических структур и теорий.


Техницистские трактовки геополитики преобладают в работах ученых, стоящих на позициях неолиберализма
15
.
В этих исследовани­ях антагонистические идеологии «на шахматной доске народов» рас­сматриваются как экстерриториальные, обладающие способностью свободно преодолевать границы между странами и группами стран, принадлежащими к различным экономическим и военно-полити­ческим группировкам. Причем возводится в абсолют значение технического фактора, в том числе роль средств массовых коммуника­ций, в отношениях идеологической борьбы между государствами. «При современных средствах коммуникации трудно избежать борь­бы идеологий или изолироваться от нее», — пишет американский географ П. Бакхольтц

6
.


С именами «либералов» связано становление «бихевиористской» школы геополитики,
создающей поведенческие и статистические модели распространения войн и конфликтов17
. Среди своих целей «бихевиористская» геополитика называет выявление объективных законов международных отношений с целью вытеснить субъектив­ные модели традиционных реалистов, исходящие из представлений о двухполярности мира, заменить их полицентрическими схемами международных отношений. Эти работы образуют один из главных стержней генеральной тенденции на реанимацию геополитического отражения международной обстановки в западной политической географии после второй мировой войны. Сразу же после второй мировой войны геополитики приняли самое активное участие в конст­руировании «биполярной» схемы мира18
; в ядерно-космическую эру биполярные геополитические схемы типа хартленда Маккиндера утрачивают былую популярность. Одновременно возрастают мультиполярность и взаимозависимость в мировой экономике и полити­ке19
. Негибкость геостратегических доктрин типа ядерного сдержи­вания по отношению к новым региональным проблемам в этих условиях становится явной.


Усложнившаяся «геометрия» сил в мировой политике часто пред­ставляется «либералами»20
в виде четырехугольника и описывается по двум диагоналям: «Запад — Восток», «Север — Юг». Первая диа­гональ трактуется как политический результат раздела мира в Ялте, в результате чего в 1947—1949 гг. в Центральной Европе возник «фи­зический контакт» между «сверхдержавами». Его наличие вкупе с возможностью СССР и США уничтожить друг друга в ядерной войне оценивается как суть первой диагонали. Вторая диагональ — проб­лема «Север — Юг» — сводится к экономическим противоречиям, к контрастам между «богатым Севером» и «бедным Югом». Такая «гео­метрия» является по своей сути географической схематизацией (гео­политической интерпретацией) державной теории и доктрины неоколониализма.


Для «либералов» характерно отрицание преемственности на уровне политической лексики между скомпрометировавшей себя нацистс­кой геополитикой и современной геополитикой как темой и мето­дом «внешней» политической географии. Если имеют в виду нацис­тскую геополитику, то пишут по-немецки «Geopolitik»; в любом другом смысле пишут по-английски «Geopolitics» или по-французс­ки «geopolitique».


Нередко «либералы» инкриминировали послевоенному советс­кому руководству использование одной из разновидностей теории «хартленда», где подчеркивается «исключительность» географичес­кого положения Восточной Европы в борьбе держав за мировое гос­подство, которой оно руководствовалось в своей деятельности по организации СЭВ, по укреплению обороноспособности восточно­европейских стран21
.


Неоатлантизм


Победа над СССР означала вступление в радикально новую эпо­ху, которая требовала оригинальных геополитических моделей. Гео­политический статус всех традиционных территорий, регионов, го­сударств и союзов резко менялся. Осмысление планетарной реаль­ности после окончания холодной войны привело атлантистских гео­политиков к двум принципиальным схемам.


Одна из них может быть названа пессимистической (для атлан­тизма). Она наследует традиционную для атлантизма линию конф­ронтации с хартлендом, которая считается не законченной и не снятой с
повестки дня вместе с падением СССР, и предрекает об­разование новых евразийских блоков, основанных на цивилизационных традициях и устойчивых этнических архетипах. Этот вариант можно назвать «неоатлантизм», его сущность сводится в конечном итоге к продолжению рассмотрения геополитической картины мира в ракурсе основополагающего дуализма, что лишь нюансируется выделением дополнительных геополитических зон (кроме Евразии), которые также могут стать очагами противостояния с Западом. Наи­более ярким представителем такого неоатлантического подхода является С. Хантингтон.


Вторая схема, основанная на той же изначальной геополитичес­кой картине, напротив, оптимистична (для атлантизма) в том смыс­ле, что рассматривает ситуацию, сложившуюся в результате победы Запада в холодной войне, как окончательную и бесповоротную. На этом строится теория мондиализма, концепция конца истории и единого мира, которая утверждает, что все формы геополитической дифференциации — культурные, национальные, религиозные, иде­ологические, государственные и т.д. — вот-вот будут окончательно преодолены и наступит эра единой общечеловеческой цивилиза­ции, основанной на принципах либеральной демократии. История закончится вместе с геополитическим противостоянием, дававшим изначально главный импульс истории. Этот геополитический про­ект ассоциируется с именем американского геополитика Фрэнсиса Фукуямы, написавшего программную статью с выразительным на­званием «Конец истории».


Концепцию Сэмюэла П. Хантингтона


директора Института стратегических исследований им. Джона Олина при Гарвардском университете — можно считать ультрасовременным развитием тра­диционной для Запада атлантистской геополитики. Важно, что Хан­тингтон строит свою программную статью «Столкновение цивилиза­ций»
(которая появилась как резюме большого геополитического проекта «Изменения в глобальной безопасности и американские нацио­нальные интересы»)
как ответ на тезис Фукуямы о конце истории. Показательно, что на политическом уровне эта полемика соответ­ствует двум ведущим политическим партиям США: Фукуяма выра­жает глобальную стратегическую позицию демократов, тогда как Хантингтон является рупором республиканцев. Это достаточно точ­но выражает сущность двух новейших геополитических проектов — неоатлантизм следует консервативной линии, а мондиализм пред­почитает совершенно новый подход, в котором все геополитичес­кие реальности подлежат полному пересмотру.


Смысл теории Хантингтона, сформулированный им в статье «Столкновение цивилизаций», сводится к следующему. Видимая гео­политическая победа атлантизма на всей планете — с падением СССР исчез последний оплот континентальных сил — на самом деле зат­рагивает лишь поверхностный срез действительности. Стратегичес­кий успех НАТО, сопровождающийся идеологическим оформлени­ем, — отказ от главной конкурентной коммунистической идеоло­гии — не затрагивает глубинных цивилизационных пластов. Хан­тингтон вопреки Фукуяме утверждает, что стратегическая победа не есть цивилизационная победа; западная идеология — либерал-демократия, рынок и т.д. — стала безальтернативной лишь времен­но, так как уже скоро у незападных народов начнут проступать цивилизационные и геополитические особенности, аналог «географи­ческого индивидуума», о котором говорил Савицкий.


Отказ от идеологии коммунизма и сдвиги в структуре традици­онных государств — распад одних образований, появление других и т.д. — не приведут к автоматическому равнению всего человечества на универсальную систему атлантистских ценностей, но, напротив, сделают вновь актуальными более глубокие культурные пласты, ос­вобожденные от поверхностных идеологических клише.


Хантингтон цитирует Джорджа Вейгеля: «десекуляризация явля­ется одним из доминирующих социальных факторов в конце XX века». А следовательно, вместо того чтобы отбросить религиозную идентификацию в едином мире, о чем говорит Фукуяма, народы, напротив, будут ощущать религиозную принадлежность еще более живо.


Хантингтон утверждает, что наряду с западной (атлантистской) цивилизацией, включающей в себя Северную Америку и Западную Европу, можно предвидеть геополитическую фиксацию еще семи потенциальных цивилизаций:


1) славяно-православная,


2) конфуцианская (китайская),


3) японская,


4) исламская,


5) индуистская,


6) латиноамериканская и, возможно,


7) африканская.


Конечно, эти потенциальные цивилизации отнюдь не равнознач­ны. Но все они едины в том, что вектор их развития и становления будет ориентирован в направлении, отличном от траектории атлан­тизма и цивилизации Запада. Так, Запад снова окажется в ситуации противостояния. Хантингтон считает, что это практически неизбеж­но и что уже сейчас, несмотря на эйфорию мондиалистских кругов, надо принять за основу реалистическую формулу: «TheWestandTheRest» («Запад и все остальные»).


По мнению С. Хантингтона, в нарождающемся мире источником конфликтов станет уже не идеология и не экономика, а важнейшие границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой.


Означает ли это, что нация-государство перестанет быть глав­ным действующим лицом в международных делах? Нет, Хантинг­тон так не считает. Но, по его словам, наиболее значимые конфлик­ты глобальной политики будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям. Столкнове­ние цивилизаций станет доминирующим фактором мировой поли­тики. «Линии разлома между цивилизациями,— считает Хантингтон,— это и есть линии будущих фронтов»22
.


Действительно ли грядущий конфликт между цивилизациями — завершающая стадия той эволюции, которую претерпели глобаль­ные конфликты в современном мире? На протяжении полутора ве­ков после Вестфальского мира, который оформил современную международную систему, в западном ареале конфликты разворачи­вались главным образом между государями — королями, императо­рами, абсолютными конституционными монархами, стремящими­ся расширить свой бюрократический аппарат, увеличить армии, укрепить экономическую мощь, а главное — присоединить новые земли к своим владениям. Этот процесс породил нации-государства. Начиная с Французской революции, основные линии конфликтов стали пролегать не столько между правителями, сколько между на­циями.


Хантингтон полагает, что данная модель сохранялась в течение всего XIX века. Конец ей положила первая мировая война. А затем в результате русской революции и ответной реакции на нее конфликт наций уступил место конфликту идеологий. Сторонами такого конфликта в соответствии с концепцией Хантингтона были вначале коммунизм, нацизм и либеральная демократия. Во время холодной войны этот конфликт воплотился в борьбу двух сверхдержав, ни одна из которых не была нацией-государством в классическом евро­пейском смысле. Их самоидентификация формулировалась в идео­логических категориях.


Конфликты между правителями, нациями-государствами и иде­ологиями были главным образом конфликтами западной цивилиза­ции. У. Линд назвал их «гражданскими войнами Запада». Это столь же справедливо в отношении холодной войны, как и в отношении мировых войн, а также войн XVII, XVIII, XIX столетий. С оконча­нием холодной войны подходит к концу и западная фаза развития международной политики. В центр выдвигается взаимодействие между Западом и незападными цивилизациями. На этом новом этапе наро­ды и правительства незападных цивилизаций уже не выступают как объекты истории — мишень западной колониальной политики, а наряду с Западом начинают сами двигать и творить историю.


Идентичность на уровне цивилизации, по мнению Хантингтона, будет становиться все более важной и облик мира будет в значи­тельной мере формироваться в ходе взаимодействия семи-восьми крупных цивилизаций.


Что же из этого следует? Во-первых, различия между цивилиза­циями не просто реальны. Они наиболее существенны. Цивилиза­ции несхожи по своей истории, языку, культуре, традициям и ре­лигии. Люди разных цивилизаций по-разному смотрят на отноше­ния между Богом и человеком, индивидом и обществом, гражда­нином и государством, родителями и детьми, мужем и женой, имеют разные представления о соотносительной значимости прав и обязанностей, свободы и принуждения, равенства и иерархии. Они более фундаментальны, чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами. Конечно, различия не обязательно предполагают конфликт, а конфликт не обязательно предполагает насилие. Однако в течение столетий самые затяжные и кровопролитные конфликты порождались именно различиями между цивилизациями.


Во-вторых, мир становится более тесным. Взаимодействие между народами разных цивилизаций усиливается. Это ведет к росту цивилизационного самосознания, к тому, что глубоко осознаются раз­личия между цивилизациями и то, что их объединяет.


Североафриканская иммиграция во Францию вызвала у францу­зов враждебное отношение и в то же время укрепила доброжела­тельность к другим иммигрантам — «добропорядочным католикам и европейцам из Польши». Американцы гораздо болезненнее реагиру­ют на японские капиталовложения, чем на куда более крупные ин­вестиции из европейских стран. Взаимодействие между цивилизаци­ями укрепляет их цивилизационное самосознание, а это, в свою очередь, обостряет уходящие в глубь истории или, по крайней мере, воспринимаемые таким образом разногласия и враждебность.


В-третьих, процессы экономической модернизации и полити­ческих изменений во всем мире размывают традиционную иденти­фикацию людей с местом жительства, одновременно ослабевает и роль нации-государства как источника идентификации. Образовав­шиеся в результате лакуны по большей части заполняются религи­ей, нередко в форме фундаменталистских движений. Подобные дви­жения сложились не только в исламе, но и в западном христиан­стве, иудаизме, буддизме, индуизме. В большинстве стран и конфес­сий фундаментализм поддерживают образованные молодые люди,


высококвалифицированные специалисты из средних классов, лига свободных профессий, бизнесмены. Как заметил американский религиовед Г. Вейгель: «десекуляризация мира — одно из доминирую­щих социальных явлений конца XX в.»23
. Возрождение религии, или, говоря словами другого теолога Ж. Кепеля, «реванш Бога»24
, созда­ет основу для идентификации и сопричастности с общностью, вы­ходящей за рамки национальных границ, для объединения цивили­заций.


В-четвертых, рост цивилизационного самосознания диктуется раздвоением роли Запада. С одной стороны, Запад находится на вер­шине своего могущества, а с другой — происходит возврат к соб­ственным корням. Все чаще приходится слышать о «возврате в Азию» Японии, о конце влияния идей Неру и «индуизации Индии», о провале западных идей социализма и национализма и «реисламизации» Ближнего Востока. На вершине своего могущества Запад стал­кивается с незападными странами, у которых достаточно стремле­ния, воли и ресурсов, чтобы придать миру незападный облик.


В прошлом элита незападных стран обычно состояла из людей, в наибольшей степени связанных с Западом, получивших образова­ние в Оксфорде, Сорбонне или Сандхерсте и усвоивших западные ценности и стиль жизни. Население же этих стран, как правило, сохраняло неразрывную связь со своей исконной культурой. Но сей­час все переменилось. Во многих незападных странах идет интен­сивный процесс девестернизации элиты и возврата к собственным культурным корням. И одновременно с этим западные, главным образом американские, обычаи, стиль жизни и культура приобрета­ют популярность среди широких слоев населения.


В-пятых, культурные особенности и различия менее подверже­ны изменениям, чем экономические и политические, и вследствие этого основанные на них противоречия сложнее разрешить или све­сти к компромиссу. В бывшем Советском Союзе коммунисты могли стать демократами, богатые превратиться в бедных, а бедняки — в богачей, но русские при всем желании не смогут стать эстонцами, а азербайджанцы — армянами.


Судя по всему, роль региональных экономических связей будет усиливаться. С одной стороны, успех экономического регионализма укрепляет сознание принадлежности к одной цивилизации. А с дру­гой — экономический регионализм может быть успешным, только если он коренится в общности цивилизации. Европейское сообще­ство покоится на основаниях европейской культуры и западного христианства. Успех НАФТА (Североамериканской зоны свободной торговли) зависит от продолжающегося сближения культур Мекси­ки, Канады и США. А Япония, напротив, испытывает затруднения с созданием такого же экономического сообщества в Юго-Восточной Азии, так как Япония — это единственное в своем роде обще­ство и уникальная цивилизация. Какими бы мощными ни были тор­говые, экономические и финансовые связи Японии с остальными странами Юго-Восточной Азии, культурные различия между ними мешают продвижению по пути региональной экономической ин­теграции по образцу Западной Европы или Северной Америки.


Общность культур, напротив, явно способствует стремительно­му росту экономических связей между Китайской Народной Рес­публикой, с одной стороны, и Гонконгом, Тайванем, Сингапуром и заморскими китайскими общинами в разных странах мира — с другой. С окончанием холодной войны общность культуры быстро вытесняет идеологические различия.


Своей концепцией «столкновения цивилизаций» Хантингтон бросил вызов многим устоявшимся представлениям о характере происходящих и потенциальных глобальных противостояний, а так­же предложил новую парадигму для теоретического исследования и прогнозирования миропорядка на рубеже XX и XXI веков. Это едва ли не самая крупная из представленных за последнее десятилетие научная концепция, в которой дана общая картина мира. Хантинг­тон — один из наиболее авторитетных политологов мира — и сам понимает, что полемизировать с его концепцией убедительнее все­го было бы с помощью иной целостной теории, альтернативной не только его идеям, но и устаревшей парадигме холодной войны, которую, по его мнению, «драматические события последнего пя­тилетия превратили в достояние интеллектуальной истории».


Отдельные аспекты концепции Хантингтона вызывают крити­ческие вопросы. Цивилизации существуют испокон века. Почему же только сейчас они бросают вызов мировому порядку? Хотя их роль и влияние действительно меняются, но оценка этих изменений за­висит от позиции исследователя. Поэтому цель цивилизационной модели — прежде всего привлечь внимание западной общественно­сти к тому, как все это воспринимается в мире. Отечественные оп­поненты Хантингтона (А.С. Панарин, Е.Б. Рашковский) отмечают, что тезис о грядущем конфликте цивилизаций скорее постулирует­ся, нежели обосновывается. Возникает вопрос: почему же цивилизационные конфронтации не имели места, допустим, пятьдесят или сто лет назад? Речь может идти о возрастающем значении мировых цивилизаций в продолжающемся и чрезвычайно неравномерном всемирном процессе модернизации.


Е.Б. Рашковский критикует концепцию Хантингтона по трем по­зициям. Первая позиция

,сложность внутреннего состава каждой из цивилизаций — какой бы наблюдатель ни очерчивал цивилизацию как понятие или как систему. В каждой из цивилизаций идет внутрен­няя борьба за господство над природными и людскими ресурсами, напряженная борьба за гегемонию в символической сфере — и не только в идеологических, но и в религиозных категориях.


Вторая позиция

относится к внутренней динамике цивилизаций. Они обладают подвижностью, могут видоизменяться. Цивилизации находятся под воздействием западнических и почвеннических им­пульсов, рационализма и традиционализма.


Трет

ья позиция

заключается в зависимости современной трак­товки традиционной проблематики от политической конъюнктуры. Можно понять социоэкономические и психологические предпосылки религиозного фундаментализма и в исламском мире, и в православ­ном, и в индуизме, и в иудаизме. Фундаментализм, если к нему присмотреться, чужд не только рационализму, но и традициона­лизму, ибо он не приемлет традицию в ее исторической изменяемо­сти и данности. Он пытается утвердить традицию как нечто харизматически измышленное, закрепить традицию рациональными сред­ствами.


Геополитические выводы из подхода Хантингтона очевидны: он считает, что атлантисты должны всемерно укреплять стратегичес­кие позиции своей собственной цивилизации, готовиться к проти­востоянию, консолидировать стратегические усилия, сдерживать антиатлантистские тенденции в других геополитических образова­ниях, не допускать их соединения в опасный для Запада континен­тальный альянс.


Он дает такие рекомендации:


«Западу следует


1) обеспечивать более тесное сотрудничество и единение в рам­ках собственной цивилизации, особенно между ее европейской и североамериканской частями;


2) интегрировать в Западную цивилизацию те общества в Вос­точной Европе и Латинской Америке, чьи культуры близки к запад­ной;


3) обеспечить более тесные взаимоотношения с Японией и Рос­сией;


4) предотвратить перерастание локальных конфликтов между цивилизациями и глобальные войны;


5) ограничить военную экспансию конфуцианских и исламских государств;


6) приостановить свертывание западной военной мощи и обес­печить военное превосходство на Дальнем Востоке и в Юго-Запад­ной Азии;


7) использовать трудности и конфликты во взаимоотношениях исламских и конфуцианских стран;


8) поддерживать группы, ориентирующиеся на западные ценно­сти и интересы в других цивилизациях;


9) усилить международные институты, отражающие западные интересы и ценности и узаконивающие их, и обеспечить вовлече­ние незападных государств в эти институты».


Данные рекомендации являются, по сути, краткой и емкой фор­мулировкой доктрины неоатлантизма. С точки зрения чистой геопо­литики это означает точное следование принципам Мэхэна и Спикмена, причем акцент, который Хантингтон ставит на культуре и цивилизационных различиях как важнейших геополитических фак­торах, указывает на его причастность к классической школе геопо­литики, восходящей к органицистской философии, для которой изначально было свойственно рассматривать социальные структуры и государства не как механические или чисто идеологические обра­зования, но как «формы жизни».


В качестве наиболее вероятных противников Запада Хантингтон указывает Китай и исламские государства (Иран, Ирак, Ливия и т.д.). В этом сказывается прямое влияние доктрин Мейнига и Кирка, счи­тавших, что ориентация стран «береговых зон» — а «конфуцианская» и исламская цивилизации геополитически принадлежат преимуще­ственно именно к этим зонам — важнее, чем позиция хартленда. Поэтому в отличие от других представителей неоатлантизма — в частности, Пола Вольфовица — Хантингтон видит главную угрозу от­нюдь не в геополитическом возрождении России-Евразии, хартленда или какого-то нового евразийского континентального образования.


В докладе же американца Пола Вольфовица

(советника по делам безопасности) правительству США в марте 1992 г. говорится о «не­обходимости не допустить возникновения на Европейском и Азиат­ском континентах стратегической силы, способной противостоять США»25
, и далее поясняется, что самой вероятной силой, которая имеется в виду, является Россия, и что против нее следует создать «санитарный кордон» на основе стран Прибалтики. В данном случае американский стратег Вольфовиц оказывается ближе к Маккиндеру, чем к Спикмену, что отличает его взгляды от теории Хантинг­тона.


Мондиализм


Становление США сверхдержавой и выход на последний этап, предшествующий окончательной «планетарной гегемонии талассократии», заставил американских геополитиков рассматривать совер­шенно новую геополитическую модель, в которой участвовали не две основные силы, а только одна. Причем в принципе существова­ло два варианта развития событий — либо окончательный выигрыш Западом геополитической дуэли с Востоком, либо конвергенция двух идеологических лагерей в нечто единое и установление «мирового правительства» (этот проект получил название «мондиализм» — от французского monde — мир). В обоих случаях требовалось новое геополитическое осмысление этого возможного исхода истории. Та­кая ситуация вызвала к жизни особое направление в геополитике — геополитику мондиализма. Иначе эта теория известна как доктрина «нового мирового порядка». Она разрабатывалась американский геополитиками начиная с 70-х гг., а впервые во всеуслышание о ней было заявлено президентом США Джорджем Бушем во время войны в Персидском заливе в 1991 г.


Концепция мондиализма возникла задолго до окончательной победы Запада в холодной войне. Смысл мондиализма сводится к постулированию неизбежности полной планетарной интеграции, перехода от множественности государств, народов, наций и куль­тур к «униформному миру».


Истоки этой идеи можно разглядеть в некоторых утопических и хилиастических движениях, восходящих к средневековью и далее к глубокой древности. В ее основе лежит представление, что в какой-то кульминационный момент истории все народы земли соберутся в едином Царстве, которое не будет более знать противоречий, тра­гедий, конфликтов и проблем, свойственных обычной земной ис­тории. Помимо чисто мистической версии мондиалистской утопии существовали и ее рационалистические версии, одной из которых можно считать учение о «Третьей эре» позитивиста Огюста Конта

(1798—1857) или гуманистическую эсхатологию Готхольда Эфраима Лессинга

(1729—1781).


Мондиалистские идеи были свойственны чаще всего умеренным европейским и особенно английским социалистам (некоторые из них были объединены в «Фабианское общество»), О едином миро­вом государстве говорили и коммунисты. С другой стороны, анало­гичные мондиалистские организации создавались начиная с конца XIX века и крупными фигурами в мировом бизнесе — например, сэром Сесилом Роудсом

,
организовавшим группу «Круглый Стол», члены которой должны были «способствовать установлению систе­мы беспрепятственной торговли во всем мире и созданию единого Мирового Правительства». «Часто социалистические мотивы пере­плетались с либерал-капиталистическими, и коммунисты соседство­вали в этих организациях с представителями крупнейшего финан­сового капитала. Всех объединяла вера в утопическую идею объеди­нения планеты».


Показательно, что такие известные организации, как Лига На­ций, позже ООН и ЮНЕСКО, были продолжением именно мондиалистских кругов, имевших большое влияние на мировую поли­тику. В течение XX века эти мондиалистские организации, избегав­шие излишней рекламы и часто даже носившие секретный характер, переменяли много названий. Существовало «Универсальное движение за мировую конфедерацию» Гарри Дэвиса, «Федераль­ный Союз» и даже «Крестовый поход за Мировое Правительство» (организованный английским парламентарием Генри Асборном в 1946 г.).


По мере сосредоточения всей концептуальной и стратегической власти над Западом в США именно это государство стало главным штабом мондиализма, представители которого образовали парал­лельную власти структуру, состоящую из советников, аналитиков, центров стратегических исследований.


Так сложились три основные мондиалистские организации, о самом существовании которых общественность Запада узнала лишь относительно недавно. В отличие от официальных структур эти груп­пы пользовались значительно большей свободой проектирования и исследований, так как они были освобождены от фиксированных и формальных процедур, регламентирующих деятельность комиссий ООН и т.д.


Первая структура — «Совет по международным отношениям» (CouncilonForeignRelations, C.F.R.). Ее создателем был крупней­ший американский банкир Морган. Эта неофициальная организа­ция занималась выработкой американской стратегии в планетарном масштабе, причем конечной целью считалась полная унификация планеты и создание «мирового правительства». Эта организация воз­никла еще в 1921 г. как филиация «Фонда Карнеги за вселенский мир», и все состоявшие в ней высокопоставленные политики при­общались мондиалистским взглядам на будущее планеты. Так как большинство членов C.F.R. были одновременно и высокопоставлен­ными дигнитариями шотландского масонства, то можно предполо­жить, что их геополитические проекты имели и какое-то гуманис­тически-мистическое измерение.


В 1954 г. была создана вторая мондиалистская структура — Бильдербергский клуб, или Бильдербергская группа. Она объединяла уже не только американских аналитиков, политиков, финансистов и интеллектуалов, но и их европейских коллег. С американской сторо­ны она была представлена исключительно членами C.F.R. и рас­сматривалась как ее международное продолжение.


В 1973 г. активистами Бильдербергской группы была создана тре­тья важнейшая мондиалистская структура — «Трехсторонняя ко­миссия», или «Трилатераль» (Trilateral). Она возглавлялась амери­канцами, входящими в состав C.F.R. и Бильдербергской группы, и имела помимо США, где расположена ее штаб-квартира (Нью-Йорк), еще две штаб-квартиры — в Европе и Японии. «Трехсторон­ней» комиссия названа по фундаментальным геополитическим ос­нованиям. Она призвана объединять под эгидой атлантизма и США три «Больших пространства», лидирующих в техническом развитии и рыночной экономике:


1. Американское пространство, включающее в себя Северную и Южную Америку.


2. Европейское пространство.


3. Тихоокеанское пространство, контролируемое Японией.


Главой важнейших мондиалистских групп — Бильдерберга и Трилатераля — является высокопоставленный член C.F.R., крупней­ший банкир Дэвид Рокфеллер, владелец «Чэйз Манхэттен бэнк».


Кроме него в самом центре всех мондиалистских проектов стоят неизменные аналитики, геополитики и стратеги атлантизма Збигнев Бжезинский и Генри Киссинджер. Туда же входит и знаменитый Джордж Болл.


Основная линия всех мондиалистских проектов заключалась в переходе к единой мировой системе, под стратегической доминацией Запада и «прогрессивных», «гуманистических», «демократи­ческих» ценностей. Для этого вырабатывались параллельные струк­туры, состоящие из политиков, журналистов, интеллектуалов, фи­нансистов, аналитиков и т.д., которые должны были подготовить почву для широкого обнародования этого мондиалистского проек­та «мирового правительства», так как без подготовки он натолк­нулся бы на мощное психологическое сопротивление народов и государств, не желающих растворять свою самобытность в плане­тарном meltingpot.


Мондиалистский и проект, разрабатываемый и проводимый эти­ми организациями, не был однороден. Существовали две его основ­ные версии, которые, различаясь по методам, должны были теоре­тически привести к одной и той же цели.


Первая, наиболее пацифистская и «примиренческая» версия мондиализма, известна как «теория конвергенции». Разработан­ная в 70-е гг. в недрах C.F.R. группой «левых» аналитиков под руководством Збигнева Бжезинского, эта теория предполагала воз­можность преодоления идеологического и геополитического дуа­лизма холодной войны через создание нового культурно-идеоло­гического типа цивилизации, который был бы промежуточным между социализмом и капитализмом, между чистым атлантизмом и чистым континентализмом.


Известнейший социолог, политолог и геополитик, профессор Колумбийского университета, советник Центра стратегических и международных исследований Джорджтаунского университета (Ва­шингтон) Збигнев Бжезинский

,
бывший в 1977—1981 гг. помощни­ком президента США по национальной безопасности, в своей кни­ге «План игры. Геостратегическая структура ведения борьбы между США и СССР»
(Нью-Йорк, 1986) доказывает исторически закономерный и глобальный характер противостояния между СССР и США. Однако еще в работе «Кризис мировой системы»26
Бжезинский раз­вивает идею необходимости создания универсальной мировой сис­темы под эгидой США. Советский марксизм рассматривался как преграда, которую можно преодолеть, перейдя к его умеренной, социал-демократической, ревизионистской версии — через отказ от тезисов «диктатуры пролетариата», «классовой борьбы», «нацио­нализации средств производства» и «отмены частной собственнос­ти». В свою очередь, капиталистический Запад должен был бы огра­ничить свободу рынка, ввести частичное государственное регулиро­вание экономики и т.д. Общность же культурной ориентации могла бы быть найдена в традициях Просвещения и гуманизма, к которым возводимы и западные демократические режимы, и социальная этика коммунизма (в его смягченных социал-демократических версиях).


«Мировое правительство», которое могло бы появиться на осно­ве теории конвергенции, мыслилось как допущение Москвы до ат­лантического управления планетой совместно с Вашингтоном. В этом случае начиналась эпоха всеобщего мира, холодная война заканчи­валась, народы сбрасывали тяжесть геополитического напряжения.


Здесь важно провести параллель с переходом технологических систем от талассократии к эфирократии: мондиалистские политики начинали смотреть на планету не глазами обитателей западного кон­тинента, окруженного морем (как традиционные атлантисты), но глазами «астронавтов на космической орбите». В таком случае их взгля­ду представал действительно единый мир.


После распада СССР и победы Запада, атлантизма мондиалис­тские проекты должны были либо отмереть, либо изменить свою логику. Новой версией мондиализма в постсоветскую эпоху стала доктрина Фрэнсиса Фукуямы,
опубликовавшего в начале 90-х про­граммную статью — «Конец истории».
Ее можно рассматривать как идейную базу неомондиализма. Фукуяма предлагает следующую вер­сию исторического процесса. Человечество от темной эпохи «зако­на силы», «мракобесия» и «нерационального менеджирования со­циальной реальности» двигалось к наиболее разумному строю, воп­лотившемуся в капитализме, современной западной цивилизации, рыночной экономике и либерально-демократической идеологии. История и ее развитие длились только за счет нерациональных фак­торов, которые мало-помалу уступали место законам разума, об­щего денежного эквивалента всех ценностей и т.д. Падение СССР знаменует собой падение последнего бастиона иррационализма. С этим связано окончание истории и начало особого планетарного существования, которое будет проходить под знаком рынка и де­мократии, которые объединят мир в слаженную рационально функ­ционирующую машину. Такой новый порядок, хотя и основанный на универсализации чисто атлантической системы, выходит за рам­ки атлантизма, и все регионы мира начинают переорганизовываться по новой модели, вокруг его наиболее экономически развитых центров.


Англо-американская геополитика


Вторая мировая война, развязанная нацистскими привержен­цами идеи «жизненного пространства», хотя и развивалась во мно­гом вопреки взглядам и предположениям Хаусхофера и его шко­лы, пробудила на политико-теоретическом уровне пристальный интерес к проблемам геополитики не только в плане критики немецкой школы, но и в плане позитивного развития геополитичес­ких идей. В 40-х гг. в Соединенных Штатах появились крупные рабо­ты, и в них наряду с критикой геополитики вообще, называемой не иначе как «псевдонаукой», содержались и первые, притом креп­кие ростки собственно американских геополитических воззрений. Среди этих работ следует назвать прежде всего два труда Спикмена, книги Страуса-Хюпе и Джиорджи.


После поражения Германии США стали самой сильной эконо­мической державой. Значительное доминирование в мировой эко­номике (почти 50% мирового ВНП после окончания войны) озна­чало неизбежность выхода США за пределы Западного полушария, которое ей отводилось германскими пан-регионалистами. Эта стра­на нуждалась в мировой стратегии и модели мира, заложенной в основу данной стратегии.


Еще во время второй мировой войны основные силы были на­правлены на разработку новой глобальной стратегии США. В связи с этим прежде всего следует назвать имена Г. Уайджерта, Спикмена, Р. Страуса-Хюпе, В. Стефанссона, О. Латимора и др. Некоторые из них претендовали на формирование «гуманизированной версии гео­политики». В качестве отправной точки служил тезис о том, что Америке суждено сыграть особую роль в мире. Для реализации этой роли обосновывалась мысль о необходимости разработки особой аме­риканской геополитики. Как считал, например, Р. Страус-Хюпе, «гео­политика представляет собой тщательно разработанный план, пре­дусматривающий, что и как завоевать, указывая военному стратегу самый легкий путь завоевания». Таким образом, утверждал Страус-Хюпе, «ключом к глобальному мышлению Гитлера является гер­манская геополитика»4
. При разработке американской геополитики этими авторами наряду с проблемами взаимоотношений США со странами Западного полушария все более настойчиво на передний план выдвигался вопрос об отношениях со всей Евразией.


Основные концепции новой американской геополитики были подробно изложены еще во время второй мировой войны в трудах — «Американская стратегия в мировой политике» (1942) Спикмена, «Главные движущие силы цивилизации» (1945) С. Хантингтона и др. В 1943 г. была переработана модель Маккиндера. Она отражала крат­косрочный союз СССР, Великобритании и США. Хартленд теперь объединялся с Северной Атлантикой, включающей «Межконтинен­тальный океан» (северная часть Атлантического океана) и его «бас­сейн» в виде Западной Европы и Англо-Америки со странами Кариб­ского бассейна (используется терминология Маккиндера).


Много внимания американские геополитики уделяли вопросу об относительном географическом положении США и СССР. Так, в сборниках «Компас мира»
(1944) и «Новый компас мира»
(1949) и других авторы, ссылаясь на географическое положение обеих стран, доказывали неизбежность войны между США и СССР. Наиболее отчетливо эти идеи были выражены в работах профессора полити­ческой науки Дж. Киффера
.
В книгах «Реальность мирового могуще­ства»
(1952) и «Стратегия выживания»
(1953) он рассуждал об «аг­рессивных тенденциях СССР», вытекающих из его географического положения в центре Евразии.


В послевоенный период ведущее место в геополитике заняло обо­снование предопределенного климатом превосходства западной ци­вилизации над народами других континентов (Э. Хантингтон), а так­же географически обусловленного антагонизма между «морскими» и «океаническими» державами Запада и «континентальными» держава­ми Востока, между передовым индустриальным Севером и «отста­лым» аграрным Югом. Согласно геополитическим доктринам, «морс­кие» и «океанические» державы, например Афины в античности, Англия в Новое время и США в современную эпоху, всегда ориенти­ровались на коммерцию и были демократическими государствами, тогда как «континентальные» державы, например империя Ахеменидов в древнем Иране, Германия и Россия, олицетворяли агрессив­ность во внешней политике и авторитарность — во внутренней. Как бы ни менялась политическая и социальная система «континенталь­ных» держав, их географическое положение диктует им одни и те же экспансионистские цели, которые, по мнению ряда представителей геополитики, СССР воспринял от царской России.


Очевидно, что американские геополитики далеко не всегда оши­бались в своих практических выкладках и предположениях. Если су­дить по нынешней внешней политике Соединенных Штатов, то можно сделать вывод, что американские политические и государ­ственные деятели всерьез усвоили геополитические идеи Мэхэна, Спикмена, Реннера и др. Вместе с тем и сами теоретики-геополитики хорошо прочувствовали экспансионистскую суть внешней поли­тики выходящих на мировой простор Соединенных Штатов и, соот­ветственно, будущую их роль в мире, и хотя не всегда точно в дета­лях, но в целом верно отразили ее в своих работах. «В интересах не только Соединенных Штатов, но и в интересах человечества, чтобы существовал один центр, из которого осуществлялся бы балансиру­ющий и стабилизирующий контроль, сила арбитра, и чтобы этот балансирующий и стабилизирующий контроль находился в руках Соединенных Штатов» — таково убеждение Страуса-Хюпе5
.


Мондиализм(Нартов)


Идеи всеединства человечества имеют очень давние исторические корни. Отдали им дань и мыслители, философы, писатели России, частности, гениальный русский писатель Ф.М. Достоевский

(1821 — 1881) утверждал, что Россия должна собрать в братском всеединстве все человечество. Его идеологический противник публицист К.Н. Леонтьев

(1831 — 1891) предрек России не роль избирательницы человечества в братском всеединстве, а родины Антихриста. Еще один глубокий ум России историк Г.П. Федотов

(1886—1951) высказал не только веру в великое будущее России, но и тревогу по поводу ее духовного, политического, экономи­ческого перерождения, в частности, тревогу о подмене религи­озного начала в духовной жизни России национальным.


Задолго до победы Запада над Востоком возникла геополитическая концепция «мондиализма». Ее сущностью является утверждение полной планетарной интеграции, создание единого мира. Подобные идеи высказывал еще О. Конт. В письме к Тулузу от 26 августа 1852 г. он утверждал:


человечество — это всемирная родина, призванная объединить по крайней мере в будущем всех обитателей планеты. Это совокупность всех способных к ассимиляции, всех как живущих поколений, так и сошедших со сцены, так, наконец, и грядущих; к нему не принадлежат разве Нероны, Робеспьеры и Бонапарты — одним словом те, кто на­рушает своими действиями человеческую гармонию; индивид сам по себе не существует, представляя только абстракцию....


Далее в этом-письме О. Конт пишет, что


человечество является всемирной семьею; оно стало бы ею, если бы люди были в достаточной степени братьями, но этого еще нет в дей­ствительности; вот почему отечество пока напоминает собой тот гро­мадный интервал между индивидом и семьею9
.


Четырьмя годами раньше в «Манифесте» К. Маркс и Энгельс сформулировали похожие идеи, наиболее яркая из них: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Концепции Л.Б.Троцкого и Н. И. Бухарина о перманентной революции, лозунг 50-х годов, рожденный после победы коммунистов в Ки­тае в октябре 1949 г. — «русский с китайцем — братья навек» — тоже во многом попытки воплощения этих идей.


Давнюю историю имеют притязания американцев на исклю­чительность. Начало им положили взгляды первых поселенцев — пуритан, прибывших на американский материк еще в XVII в., здесь они пытались реализовать библейскую заповедь «града на холме», где все поселенцы равны и свободны. Отсюда и обосно­вание концепции экспансии принципов свободы и демократии как проявление логики Божественного Провидения. От этой мысли до идеи — предначертания Америки реформировать весь мир и вести его за собой — один шаг. Уже в середине XIX в, некоторые американские идеологи утверждали, что в ближай­шем будущем США станут центром, вокруг которого все нации объединятся в единый народ, что США, подобно Солнцу, ока­жут «славное влияние на страны Европы, а дальше на азиатские империи». Философ Дж. Фиске в 1895 г. говорил, что в ближайшем будущем все страны мира станут английскими по сво­ему языку, религии, своим политическим обычаям и в значительной степени по крови населяющих их народов.


Видно, что идеи, сформулированные в «доктрине Монро» (Внешнеполитическая программа правительства США, сформированная прези­дентом Дж. Монро в послании Конгрессу) в 1823 г., утверждавшие главенствующее и руководящее положе­ние США сначала в Латинской Америке, затем — в Западной Европе, в середине XX в. распространялись уже во всем мире.


Наиболее четко эти установки были провозглашены в ло­зунге «американского века», сформулированном политологом Г. Льюисом
в 1941 г. «XX век должен стать в значительной сте­пени американским веком». Американские капиталисты, учите­ля, врачи, агрономы и инженеры, поддерживаемые американ­ской мощью, утверждал он, должны взять на себя бремя белого человека, неся с собой повсюду «стабильность» и «прогресс» американского образца.


Эти идеи в 1945 г. были положены в основу государственной внешней политики США, которые считали, что одержанная на­ми победа возложила на американский народ бремя ответствен­ности за дальнейшее руководство миром.


В завтрашней Америке истинную столицу мира, базу руководства им, видели политики — президент и вице-президент Д. Эйзенхауэр, Г. Хэмфри, немало сделавшие для реализации на рактике во внешнеполитической деятельности «доктрины Трумэна». В наиболее жесткой форме особая миссия США была оплощена во внешней политике во время президентства Рейгана и Буша. Идея о предназначении Америки руководить миром, пасти «больное человечество» от грозящих ему опасностей была идеей фикс» Рональда Рейгана и его администрации.


В XX в. мондиалистские идеи высказывали и многие политические деятели Западной Европы, но они в отличие от американцев не вынашивали эгоцентристские мысли об абсолютном мировом господстве. США стали главным идеологическим и политическим центром мондиализма. Там был создан своего рода шгаб по реализации этой концепции. В нем работали сотни разичных советников, аналитиков, на него замыкались центры стратегических исследований, были созданы параллельные вла­тные структуры. По замыслу американских геостратегов для реализации идей мондиализма создавались такие надправительственные структуры, как ООН, ЮНЕСКО, их комитеты и ко­миссии. Под руководством США работали и продолжают функ­ционировать такие мондиалистские организации, как «Совет по Международным отношениям» и «Бильдербергский клуб», или он же «Бильдербергская группа». Ее лидеры в 1973 г. сформировали «Трехстороннюю комиссию», которую возглавил семейный клан мультимиллиардеров Рокфеллеров. Эта комиссия насчитывает ориентировочно около 200 членов. Ее рядовыми функционерами были многие ведущие политики США, Европы и Японии. Например, будущий президент США Дж. Картер возглавлял когда-то в «Трехсторонней комиссии» один из подкомитетов.


Мозговой центр «Трехсторонней комиссии» во главе со 3. Бжезинским (р. 1928) разработал несколько вариантов пере­ода к единой мировой системе под руководством США. Один из вариантов (моделей) перехода .к новому мировому порядку и мировому правительству опирался на идеи конвергенции (слияния, сближения). Сама идея конвергенции была впервые озвучена президентом США Л. Джонсоном. Теорию конвергенции создал американский социолог русского происхождения Питирим Сорокин
(1889 — 1968). В 70-х годах она была модернизирована под нужды мондиализма группой аналитиков под руководством 3. Бжезинского и Г. Киссинджера. В рамках этой теории разработаны методы создания новой культурно-идеологической цивилизации, промежуточной между социализ­мом и капитализмом.


По мысли П. Сорокина, эта новая цивилизация должна во­брать лучшие черты от капитализма и социализма, атлантизма и континентализма. В Мировое Правительство после создания новой синтетической культурно-идеологической цивилизации мог­ли войти Вашингтон и Москва. Но управлять таким миром, по­лагали мондиалисты, можно с переходом на технологические схемы «эфирократии». Мондиалистский центр имел филиалы а Западной Европе, Китае, в СССР, через которые реализовывал свои проекты. Но результаты этих устремлений мондиалистов в Европе, СССР и Китае — разные. Восточно-европейские страны, СССР пошли на уступки США по всем принципиальным вопросам — сокращение вооружений, роспуск Варшавского до­говора, развал политической и экономической системы СССР, т. е. самоликвидировались, а Запад не пошел ни на политиче­ские, ни на идеологические, ни на геополитические уступки СССР. Китай также ни на какие принципиальные уступки За­паду не пошел. Таким образом, мондиализм был весьма эффективно использован атлантистами-политиками в «холодной вой­не» против СССР и стран Восточной Европы.


Новой версией мондиализма после развала блока стран Вос­точной Европы и СССР стала концепция политолога Френсиса Фукуямы «конец истории», В начале 90-х годов он опубликовал статью под этим же названием. Его концепция стала идейной «основой нового течения — «неомондиализма». Принципиально новых идей в «конце истории» нельзя найти при всем желании. Это повтор идей Т. Гоббса, а также О. Конта (высказанных по­следним в «Курсе позитивной философии»), Г. Спенсера и других мыслителей-позитивистов. Фукуяма «проводит» читате­лей от «эпохи закона Силы», «мракобесия», «нерационального менеджирования социальной реальности» к разумному строю — капиталистическому, западной цивилизации конца XX в. с ее рыночной экономикой и либерально-демократическими ценностями.


Фукуяма во многом повторил идеи немецкого социолога и историка Макса Вебера о том, что история развивалась только за счет нерациональных факторов, что рациональность становится превалирующим фактором только на этапе капиталистического развития. Последний оплот «иррационализма» пал, по мнению


Фукуямы, с развалом СССР. С этим фактором представитель современного неомондиализма связывает «конец истории» и на­чало нового существования человечества — планетарного, где будут существовать Рынок и Демократия. Они интегрируют мир н гармоническую (почти по О. Конту) единую машину. Все час­ти света, т. е. все регионы Земного шара, начнут переструктури­роваться, как электроны в атоме, станут менять свои орбиты, ориентируясь на самые мощные (экономически) ядра-центры.


Некоторые европейские ученые высказали идеи, похожие на доктрину Фукуямы. Например, в книге «Линии горизонта» лич­ный советник президента Ф. Миттерана Жак Аттали

утверждает, что сейчас в мире наступила «эра денег». Они — универсаль­ный эталон любой ценности. Эра денег — свидетельство наступ­ления мессианской эры иудейско-каббалистического толка. На всей Земле, по Аттали, господствуют рыночные отношения, ос­нованные не только на деньгах, но и на информационных тех­нологиях, доминирует либерально-демократическая идеология, геополитического дуализма нет; есть единый однородный мир, который базируется, формируется на принципах «геоэкономики». Последняя во тлаву угла ставит не географические, этнические, духовные и другие факторы, а прежде всего экономические. Все зтраны, регионы Земли вращаются вокруг тех городов, где есть Центры мировых бирж, информационные центры, крупные про­изводства и полезные ископаемые. Такими ядрами — экономи­ческими пространствами — стали, по мнению Аттали, Амери-Канское пространство, включающее Северную и Южную Амери­ку в одну финансово-промышленную зону; Европейское про­странство — вся объединенная Европа; Тихоокеанский регион с Конкурирующими центрами: Токио, Тайвань, Сингапур и т. п.10


Экономический и идеологический тип этих пространств бу-т схожим, следовательно, между тремя пространствами не Кюгут возникнуть какие-либо противоречия. Никакие геополи­тические факторы не будут оказывать существенного влияния. По своему содержанию «геоэкономический» проект переустрой­ства мира является промежуточным вариантом между атлантизмом и мондиализмом.


Геополитические идеи Аттали более детально представил профессор Института международных политических исследова­ний (Милан) Карло Санторо. Концепции многополярности ми­ра Фукуямы предполагают существование Мирового Правитель­ства. Его ядром могут стать международные институты типа ООН и ее комитетов. По мысли К. Санторо, эти межгосударст венные структуры — наследие устаревшей логики двуполярной геополитики и «холодной войны». Положение в мире чревато цивилизационньши катастрофами. В результате этих катастроф будет ослаблена роль международных структур, возрастут на­циональное самосознание и национализм в странах Восточной Европы, России, Третьего мира, интенсивно пойдет распад су­ществующих государств (включая и Россию), мир вступит в пе­риод войн малой и средней интенсивности, вследствие которых станут возникать новые геополитические пространства, для их управления необходимо формировать Мировое Правительство, под эгидой которого будет создано планетарное государство.


Рассмотренная концепция занимает промежуточные позиции между доктриной Фукуямы и идеями С. Хантингтона.


Как видим, мондиализм, атлантизм и неомондиализм пола­гают переплавить множество народов, наций и культур в единое общество. Такое общество, в частности, общество западных стран (ЗС) рисует в своей футуристической книге «Глобальный человейник» русский философ и писатель А. Зиновьев
(р. 1922). Выше мы назвали наиболее важные интеллектуальные ценности, присущие современному Западу и Востоку. Какие же ценности, полагает А. Зиновьев, будут присущи человеку-западоиду XXI в. и последующих веков? По этому поводу он пишет:


Все исследователи более или менее единодушны, отмечая такие качества западоидости, как высокий интеллектуальный потенциал, практицизм, деловитость, расчетливость, конкурентоспособность, изобретательность, способность рисковать, авантюристичиость, лю­бознательность, эмоциональная черствость, холодность, склонность к индивидуализму, повышенное чувство собственного достоинства, стремление к независимости, склонность к добросовестности в деле, чувство превосходства над другими народами, стремление управлять другими и подчинять их своей воле, высокая степень самодисциплины и самоорганизации11
.


Многие из перечисленных качеств западоидов уже были на­званы в начале XX в. (в 1905 г.) Максом Вебером в работе «Протестантская этика и дух капитализма». Как показала прак­тика, за истекшее время эти качества приняли на Западе, осо­бенно в США, гипертрофированные размеры. Зиновьев пишет:


Со временем число людей с упомянутыми выше свойствами запа­доидости росло... Происходил своего рода отбор, подобный искусст­венному отбору в выведении культурных растений и животных... Лю­дей стали штамповать в массовых масштабах с использованием ис­кусственных средств... с помощью, воспитания, обучения, идеологии, пропаганды, культуры, медицины, психологии12
.


То, о чем пишет ученый А. Зиновьев, — утопическое обще­ство будущего, построенное по проектам мондиалистов. Истоки же их идей можно найти в Торе и Талмуде, в Библии (в Старом Завете), в некоторых утопических теориях.

Сохранить в соц. сетях:
Обсуждение:
comments powered by Disqus

Название реферата: Атлантизм, его характеристика

Слов:8463
Символов:70153
Размер:137.02 Кб.