Пётр Якимов
г.Оренбург
Изображение времени в фольклоре сильно отличается от изображения его в художественной литературе — сильно нарушено традиционное единство изображения.
Прежде всего необходимо определить основные аспекты, с точки зрения которых следует характеризовать данную категорию относительно фольклора:
1)условность или историчность;
2)закрытость или открытость;
3)равномерность или неравномерность;
4)направленность;
5)завершённость.
В данных аспектах рассмотрим сказки и былины.
Все волшебные сказки используют вымысел, традиционно восходящий к глубокой старине. Вся динамика развития волшебного повествования основана на стремлении героя к своей цели путём преодоления невероятных трудностей с помощью чудесных предметов и животных-помощников. Из этого сразу видно, что сюжет не связан и не может быть связан с действительностью. Сказочные время и пространство не выходят за пределы сказки. Они целиком замкнуты в сюжете. Пространства и времени как бы нет до начала сказки и нет по её окончании. Сказка начинается как бы из небытия, из отсутствия времени и событий:
“Жил-был король вдовый; у него было двенадцать дочерей, одна другой лучше...” («Ночные пляски»). Или “В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик, у него был сын...” («Дурак и берёза»).
Из этих примеров мы также видим и условность пространства и времени, так как формула “жил-был” не даёт нам точной отнесённости к какому-то времени. Тем не менее можно видеть, что действие отнесено к прошлому. Это выражается грамматически, то есть формой прошедшего времени глаголов “жить” и “быть”. Второй пример указывает ещё и на условность пространства: непонятно, в “царстве” ли это произошло или в “государстве”.
Заканчивается сказка не менее подчёркнутой остановкой сказочного времени; сказка кончается конструкцией наступившего “отсутствия” событий: благополучием, свадьбой, пиром и смертью злодея: “Горе потонуло, а купец стал жить по-старому, по-прежнему” («Горе»); “А царевич поехал к отцу, выпросил разрешения и женился на купеческой дочери, и стали они счастливо жить-поживать, да добра наживать” («Оклеветанная купеческая дочь»).
Мы уже не можем предположить, что будет дальше происходить с этими персонажами. Заключительное благополучие — это конец сказочного времени.
Выход из сказочного времени в реальность совершается и с помощью саморазоблачения рассказчика: указанием на несерьёзность рассказчика, на нереальность всего им рассказанного, снятием иллюзии.
“Принесла в избу сметану, посадила с собою Лутоню. Лутоня наелся донельзя, залез на палати и уснул. Когда он проснётся, тогда и сказка моя дале начнётся, а теперь пока вся” («Лутонюшка»).
“Говорят, в старину все такие-то удальцы рожались, а нам от них только сказочки остались” («Безногий и безрукий богатырь»).
Иногда завершительная формула напоминает, что сказочник профессионал и требует себе платы за исполнение:
“Сказке конец, а мне мёду корец” («Дурак и берёза»).
Чаще всего рассказчик говорит, что он был на пиру, которым закончилось действие, но и здесь явно прослеживается фантастичность:
“На том пиру и я был, мёд-вино пил, по устам текло, да в рот не попало; тут меня угощали: отняли лоханку от быка да налили молока; потом дали калача, в ту ж лоханку помоча. Я не пил, не ел, вздумал упираться, со мной стали драться, я надел колпак; стали в шею толкать” («Иван Быкович»).
Былины так же, как и сказки, не имеют авторского времени. Их время — время действия и время исполнения. Время былин также является замкнутым. Время целиком замкнуто в сюжете. Целиком и полностью оно отделено от общего исполнительского времени: начинается с начала сюжета и заканчивается концом сюжета. По большей части конец былины — это конец подвига богатыря.
Начинается былина определёнными формулами, которые определяют место действия и дают основные указания о богатыре:
Как во славном-то городе во Киеве
У ласкова князя у Владимира
Заводилось пированьице, почестен пир.
(«Михайло Данилович»)
И заканчивается всегда победой, восславлением богатыря, пиром или всеобщим благополучием:
Да с той поры Рязань стала славная,
Да с той поры Рязань стала богатая,
Да тут ли в Рязани Авдотьино имя возвенчалось.
Да и тем дело кончилось.
(«Авдотья Рязаночка»)
В сказке прошлое, определяемое только грамматически, не определено в общем потоке истории, замкнуто и как бы воспроизводится в каждом новом исполнении, благодаря чему усиливаются её изобразительные стороны. Время же действия былин строго локализовано в этом прошлом — в условной эпохе русского прошлого, которое можно было бы назвать “эпической эпохой”.
Когда бы ни слагалась былина и какое реальное событие она ни отражала бы, она переносит своё действие в своеобразное эпическое время — в Киев, ко двору князя Владимира и так далее.
А был ведь пособран-то богатый пир
Как у ласкового князя у Владимира.
(«Илья Муромец и Сокольник»)
Русская былина воспроизводит мир социальных отношений и историческую обстановку именно того времени.
Определяя время действия былины как условное, необходимо иметь в виду, что воспринимается оно тем не менее как историческое, действительно существовавшее, а не фантастическое. Вот почему героев исторического эпоса народ никогда не наделял вымышленными именами.
Итак, действие былины происходит в прошлом, но не в неопределённом прошлом сказок, а в строго локализованном идеализированном эпическом времени, в котором существуют особые социальные отношения, особый быт, особенные психологические законы.
События былины, в отличие от событий сказок, воспринимаются как события русской истории, они отнесены к условной русской старине. Рассмотрим это на конкретной былине.
Прообразом Тугарина Змеевича в былине «Алёша Попович и Тугарин Змеевич», как полагают многие учёные, был половецкий хан XI века Тугоркан. Исторический Тугоркан был в родственных узах с киевскими князьями и вёл по отношению к русским двойную политику. В 1906 году, во время княжения Святополка, он подходил к Киеву и громил его окрестности:
И Тугарин Змеевич нечестно хлеба
По целой ковриге за щеку мечет,
Те ковриги монастырские,
И нечестно Тугарин питья пьёт —
По целой чаше охлёстывает,
Котора чаша в полтретья ведра.
Но затем войско Тугарина было наголову разгромлено, а сам он был убит.
Алёша соскочил со добра коня
И проколол уши у головы Тугарина Змеевича
И привязал к добру коню,
И привёз в Киев-град на княжецкий двор,
Бросил среди двора княжецкого.
При всей “абсолютной завершённости” эпического времени, оно завершено лишь формально, так как в идеологическом отношении эпическое время является временем русской старины, национально-историческим прошлым. Оно — самостоятельная часть русской истории.
Формальная замкнутость эпического времени ведёт к тому, что сюжет в нём по преимуществу один и время однонаправлено, “однолинейно”.
Когда в произведении время течёт “открыто” и связано историческим временем, тогда в произведении легко могут совмещаться несколько временных рядов и последовательность событий может переставляться (сначала рассказывается более позднее событие, а потом более раннее). Все перестановки и все временные ряды совершаются на фоне исторического времени. Когда же время произведения замкнуто, перестановки затруднены.
Время и в былине, и в сказке развивается только в одном направлении и никогда не возвращается назад, поэтому в сказке, как отмечают Д.С.Лихачёв и В.Я.Пропп, никогда нет статических описаний. Описание в сказках, по их мнению, даётся в динамике, в действии.
“Повадилась к царю Васславу в сад летать жар-птица; на ней перья золотые, а глаза восточному хрусталю подобны. Летала она в тот сад каждую ночь и садилась на любимую Васслава-царя яблоню, срывала с неё золотые яблочки и опять улетала...” («Козьма Скоробогатый») — демонстрируется активное описание, попутное действиям жар-птицы.
Порой описания даются такими существительными, которые прямо и норовят превратиться в глаголы: “...едет мимо мясных лавок — шум, брань, толпа народу...” («Волшебное кольцо»).
Значит, время в сказке не останавливается для описания. Оно равномерно движется во времени всего рассказа.
Но чаще всего описания заменяются устойчивыми оборотами: “добрый молодец”, “красна девица”, “чисто поле”, “широко раздолье”.
Отсчёт времени в сказке ведётся от одного эпизода к другому. Время отсчитывается от последнего события: “через год”, “через день”, “на следующее утро”.
“Другая ночь приходит. Средний брат тоже не едет ночевать на могилу... На третью ночь Иванова очередь...” («Сивко-Бурко»).
“На другую ночь пошёл опять на охоту. Попадается ему навстречу лисичка...” («Козьма Скоробогатый»).
Как правило, данные формулы — трёхкратного повторения. Повторяемость эпизодов замедляет развитие действия. Это, в свою очередь, противоречит убеждению о равномерности развития сюжета народной сказки.
Э.В.Померанцева пишет о том, что традиционные формулы в сказке, с одной стороны, придают ей затейливый, разукрашенный характер, а с другой — служат одним из приёмов замедления её повествования.
Традиционные формулы — “скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается”, “утро вечера мудренее”, “день коротается, к ночи подвигается”, “едет далёким-далеко, высоким-высоко” — и разграничивают, и связывают эпизоды сказки.
“Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается — приехал он во царство змеиное, убил царя-змея, освободил от неволи прекрасную королевну и женился на ней...” («Иван-царевич и белый поляник»).
Данные формулы замедляют действие, останавливают его там, где особенно заметен разрыв между длительностью событийного времени и быстротою рассказа об этих событиях. Они подчёркивают стремление единству времени: времени исполнения и времени, которое должны бы занимать сами события. Единство времени достигнуто быть не может — достигается лишь условная пропорция между длительностью самих событий и длительностью рассказа о них.
Главное событие былины — сборы в поход на врага, схватка. Победа и благополучное завершение. Развитие действия однолинейно, но неравномерно: то замедляется, то убыстряется.
Едет герой на врага и сразу же оказывается в сражении с ним:
Ай тут старой-от казак да Илья Муромец,
Он скорёшенько садился на добра коня,
Ай он вёз-то Соловья да во чисто поле,
А он срубил ему буйну голову.
(«Илья Муромец и Соловей-разбойник»)
Вышел богатырь из одного места и тут же оказался в другом:
Пошёл Садко от Ильменя от озера.
Как приходил Садко во свой во Новгород,
Позвали Садко на почестен пир...
(«Садко»)
Напротив, седлание коня, “богатырская поездочка”, стреляние из лука совершаются медленно:
Пошёл-то Добрыня на широк на двор
Седлать-уздать он своего коня доброго,
Накладывал уздечку золочёную,
Накладывал на коня-то он напотнички,
На напотнички — подпотнички,
На подпотнички — мягки войлочки,
На войлок клал седёлышко черкесское,
О двенадцати подпругах о шёлковых...
(«Добрыня и Василий Козимирович»)
Замедление действия достигается описанием местности:
Ай по той ли по дорожке прямоезжею
Да пехотою никто да не прохаживал,
На добром коне никто не проезживал.
Как у той ли у Грязи-то у Чёрной,
Да у той ли у берёзы у покляпыя,
Да у той ли у речки у Смородины,
У того креста у Леванидова
Сидит Соловей Одихмантьев сын.
(«Илья Муромец и Соловей-разбойник»)
Неровность течения времени в былине в значительной степени объясняет концентрацию действия вокруг богатыря и его силу. Богатырь — сила, он активен, он сражается, он властвует над событиями, он движет временем. Художественное время былины зависит от богатыря, от его активности в сюжете.
Неровность течения времени в былине — это неровность действия богатыря. Время движется богатырским подвигом. Богатырь как бы толкает время, движет его рывками, напряжением силы.
Таким образом, особенности художественного времени в сказках и былинах направлены на создание выразительной динамики развития действия.