Мотив
одиночества пронизывает всю лирику
Лермонтова. Особенно отчетливо звучит он в
романе “Герой нашего времени”. Образ
Печорина — это одиночество и лирическое, и
гражданское, и вселенское.
Печорин,
как очень незаурядный человек, был
неудовлетворен своим довольно унылым
существованием на фоне, как ему казалось, не
менее унылого существования всего общества.
Спокойная и размеренная жизнь, заданность
житейских ситуаций — все это давило на его
неуемную, жаждущую действий душу, на его
стремление к новым, более высоким
отношениям между людьми в любви, в дружбе, в
гражданском долге. В результате этих
мечтаний Печорин сам начал создавать на
своем жизненном пути препятствия, с тем
чтобы их преодолевать. Такие игры с жизнью
иногда могли оказаться него роковыми. Но
это его не останавливало.
В воздухе
того времени уже витала проблема “лишнего
человека”, и лучшие умы пытались найти
ответы на вопросы: “Как надо жить?” и “Для
чего мне жить?”. Печорин принадлежит
одновременно и к типу “лишних людей”, и к
тем, кто делает попытки как-то разрешить эту
проблему.
Печорин
помечен демоном одиночества, и это
проявляется во всем. В своей жизни он любил
только одну женщину — эру. Любовь к ней
принесла ему много страданий. Он страдал
даже от того, что осознавал, что и Вера
несчастна в любви к нему. Когда чувства
постепенно стали угасать, демон
одиночества вновь напомнил о себе и Печорин
стал пытаться воскресить навсегда остывшие
чувства и переживания. Конечно, у него
ничего не вышло. Он приобрел только лишние
страдания, которые постепенно иссушали его
душу.
Печорин был
достаточно тонким человеком, чтобы не
понимать своей вины в том, что происходит с
ним лично, а также с близкими ему людьми. Но
читатель видит, что это не только вина
Печорина, а скорее его беда.
В его жизни
были еще две женщины — это Бэла и княжна
Мери. Каждая из этих женщин могла подарить
гармоничному мужчине любовь, отвлечь его от
мрачных мыслей, cло вом, составить
человеческое счастье. Но Печорин уже не мог
не играть в жизнь, а точнее, в прятки с
собственным одиночеством. В обоих случаях
главную, роковую роль сыграло самолюбие. Он
расчетливо пытался влюбить в себя Бэлу, но,
когда
Он специально подолгу был на охоте, видимо
надеясь, что этот роман иссякнет сам собой.
Но это оборачивалось лишь новыми
страданиями женщины. Возможно, Печорин и
пытался с помощью Бэлы найти свое место в
жизни, но все безрезультатно. Роман
Печорина с княжной Мери также завершился
страданиями женщины. В эту трагическую игру
в любовь был ввергнут и Грушницкий, который
заплатил за свою страсть жизнью. Печорин,
подталкиваемый демоном одиночества,
вовлекал в свою игру все больше людей. Эти
люди ссорились между собой, теряли
ориентировку в жизни, совершали
неблагородные поступки. Ведь Печорин
сознательно, незаметно для самой Мери,
настроил ее против Грушницкого. Далее, в
дуэльном “спектакле” весь этот фарс с
незаряженным пистолетом кончился
трагически: один из участников дуэли стал
убийцей, другой жертвой, третий бесчестным
человеком.
Но как ни
странно, образ Печорина все же вызывает
симпатию у читателя. Наверное, потому, что в
герое романа еще не совсем умерли
благородство и жалость.
Печорин
после очередного трагического витка в
своей судьбе отправляется путешествовать,
пытаясь снова найти ответы на мучащие его
вопросы. Может быть, он решился на это в
надежде реализовать свои благородные
начала. Но на самом деле, как мне кажется, он
лишь продолжал убегать от своего
одиночества, с каждым новым шагом
по жизни
приближаясь к собственной трагедии.
Демоническое
одиночество в русской литературе не
кончилось на Печорине. На мой взгляд, в той
или иной степени оно проявилось в таких
литературных героях, как князь Андрей
Болконский в романе Л. Н. Толстого “Война и
мир” и других. Этих героев объединяет, на
мой взгляд, стремление к яркой, наполненной
благородными событиями жизни, но
обстоятельства, а также черты их
собственного характера (самолюбие,
тщеславие) не дают им реализовать свои
мечты.
Сам поэт М.
Ю. Лермонтов был ранен этим одиночеством.
Уже будучи зрелым художником, он пришел в
своем творчестве к “Демону”, а может быть,
не к “Демону”, а через “Демона” к могучей
ненасытной жажде полнокровной жизни, к
земному многоцветному бытию, разлитому во
вселенной, и все-таки трагически
отдаленному от него.